Мы, фигуристы, особенно группа Жука, всегда жили замкнутой общиной. А тут я в первый раз оказалась на соревнованиях с десятками друзей. И в общей команде маршировала на открытии Олимпиады. Закрытие проходило во Дворце спорта. Огонь тушили на огромном экране — это тогда еще было внове. В первых рядах сидели наши хоккеисты, а мы катались перед трибунами. Потом, когда уже шли со стадиона, Давыдов и Фирсов несли мою сумку с коньками. Был невероятный салют, и пока мы, задрав голову, смотрели на огни, Толя Фирсов потерял шапку. И таких трогательных воспоминаний масса.

Тогда были отдельно женские корпуса и отдельно мужские. Если в мужской мы еще могли приходить до определенного часа, то женский вообще был за оградой. Тогда американцы меня в первый раз поразили. Каждый день у них утро начиналось с церемонии поднятия флага. Традиционная площадь, где утром поднимают флаги от каждой страны-участницы, всегда есть в каждой деревне. Но к концу Олимпиады американцы сильно перебрали. И дружно стояли с руками на сердце, поднимая флаг… медицинского пункта. Мало того, поскольку им никак было не попасть на женскую территорию, там оградой служили двухметровые сугробы, — они прорыли туннель!

В Саппоро я в первый раз поехала на соревнования биатлонистов. С Сашей Тихоновым мы крепко подружились. Я успела и на соревнования лыжников, у нас же в парном катании два дня — и все готово. Я видела, как на трамплине выиграл поляк Фортуна. Действительно — фортуна. Ветром его подняло и понесло. Чудо, до смешного, и это на большом трамплине. На малом трамплине все японцы выиграли. Прошло уже столько лет, но до сих пор это очень яркие впечатления. Мы успели на коньки, смотрели, как бегал голландец Схенк. Я такого красавца в жизни не видела: громила с голубыми глазами.

Думаю, для всех нас Олимпиада была безумно увлекательным и интересным событием. Сначала и на нас смотрели с большим удивлением, ведь действительно мы выглядели как медведи. Мы же были в шубах: у мужчин коричневая цигейка, у девушек — белая. Но зато когда мы стояли уже в колоннах на площади перед деревней, готовясь идти через весь город Саппоро на открытие Игр на центральном стадионе, перед нами стояли американцы, по алфавиту — USA, потом USSR — они на нас поглядывали с откровенной завистью. Форма у американцев была стилизована под ковбоев: длинные пальто, но не кожаные, а из дерматина, и шляпы-стетсоны. У девчонок что-то вроде накидок. Мы в своих шубах на японском морозе замечательно себя чувствовали. А у американцев уши отмерзли. К тому же, пока они стояли, вроде все было нормально, но когда пошли, дерматин у них начал хрустеть, заглушая все на свете. Как они смотрели на наши шубы!

Олимпийская деревня находилась чуть-чуть в стороне от Саппоро, точнее, от центра города. Четыре станции подземки. Ты можешь ехать и по эстакаде, поезда на магнитных подушках, у тебя под ногами город с ресторанами и магазинами. Это и сейчас производит впечатление, а тогда выглядело просто фантастикой. Можно было с ума сойти. Когда я первый раз приехала в центр Саппоро, у меня уже закончились соревнования. Выйти на улицу было невозможно, так везде пахло то ли вяленой, то ли тухлой рыбой. Поэтому мы в основном гуляли на этих станциях.

Хоть я и тяжело выиграла те Олимпийские игры, зато мне казалось, что я красиво завершаю карьеру: и Олимпиаду выиграла, и массу впечатлений получила, а впереди оставался только один несчастный чемпионат мира. Должна сказать, что никакого расстройства или внутренней трагедии я не ощущала. Вероятно, я сама себя уже подготовила, что все, сейчас буду заканчивать, пойду учиться в аспирантуру. То есть у меня уже был и план действий. Трагедия по поводу того, что жизнь в большом спорте заканчивается, совершенно отсутствовала. Мне казалось, что я все в спорте уже сделала. Что еще можно? Сомнений в том, что откататься полагается еще на чемпионате мира, тоже не существовало. Тогда, в принципе, и соперников у нас не было. Ну, чуть-чуть еще надо потрудиться, поработать. Кто знал, что все будет иначе?

Я уже говорила, что у нас не командный вид спорта. Нет никакого общего духа команды, потому что внутри нее все спортсмены соперничают, а тренеры между собой чуть ли не враги. Но олимпийские состязания сильны и интересны именно тем, что на них и появляется понятие сборной команды страны, молодых людей, собранных вместе из совершенно разных видов спорта, объединенных одной целью.

На Олимпиаде в Лейк-Плэсиде в 1980 году нам предложили расселиться по отдельным домикам. Но все фигуристы от такого варианта отказались. Думаю, хоккеистов разместить в двух домиках просто никому в голову не приходило. Поэтому руководители команды и предлагали этот вариант представителям индивидуальных видов спорта, но, мне кажется, все совершенно сознательно переезжать отказались.

Как я уже писала, олимпийскую деревню разместили на территории и в зданиях новой тюрьмы. Окошко в нашей «камере» оказалось шириной сантиметров 15–20, а решетка уже была запаяна между стеклами. Окно наружу не открывалось. Мощно работали кондиционеры. Приходилось их все время занавешивать, потому что от их работы тут же заболевало горло. Здание выглядело следующим образом: оно двухэтажное, входишь внутрь, и по бокам в два этажа идут камеры. Ванные и туалеты в конце коридора. Общий холл на два этажа.

Девочки жили отдельно, ребята — отдельно. Нам выпало жить с канадками, немками и англичанками. Что такое женский коллектив? Девчонки ведь нервничают не меньше мужчин. А нервы в чем проявляются? Ночь наступает, а никто не спит, все идут душ принимать. Кто-то, правда, с магнитофоном мается, кто-то у телевизора страдает. И всё, что в любом уголке происходило, становилось достоянием всего дома. Любое движение слышно. Телевизор только внизу, один и общий. Если три человека какое-то кино смотрят, то поменять программу трудно.

А в Инсбруке в 76-м у нас было несколько квартир в обычных многоквартирных домах, и в одной из них действовал наш штаб. Там мы могли посмотреть родные телевизионные программы, поиграть в знакомые игры, посидеть поболтать. Что-то вроде комнат отдыха.

На Олимпиадах фигуристы и хоккеисты обычно соревнуются на одном катке. Но в Лейк-Плэсиде катков оказалось два: старая арена, еще 1932 года, у хоккеистов там прошла часть предварительных игр, и новая — где расположился тренировочный и основной каток. Буквально через улицу, совсем рядом оказался центр для конькобежцев. Трамплины стояли уже подальше, а лыжи, горные лыжи загнали в противоположный конец города. Бобслей и санные трассы были еще дальше.

Фетисов в Лейк-Плэсиде считался еще салагой. Зайцев дружил с Цыганковым, они почти ровесники. Мы еще общались с Борей Михайловым. Но Боря взрослее нас. Володя Петров входил в нашу компанию, а примыкали к ней Викулов и Харламов.

Перед открытием Игр нам представили заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС Марата Грамова. Мы сидели и тихо смеялись. Грамов олицетворял собой совершенного чиновника. Человек в футляре. Если он правильно называл вид спорта и фамилию выступающего в нем спортсмена, то обязательно путал имя. Если имя и фамилия совпадали, то он путал вид спорта. Он говорил: «Вот наша Ирочка Роднина». Я тут же вылезала с подсказкой: «фигуристка». Мы ему все время, якобы тихо, подсказывали свое имя или вид спорта. Сергей Павлович не выдержал и кулаком мне погрозил. Выступал человек, а откуда он взялся? Чего он нам рассказывает? Мы приехали на Олимпиаду с четкой задачей выполнить свои планы. А тут совершенно посторонний и странный человек. Никто и подумать не мог, что на ближайшее десятилетие он станет в спорте фигурой номер один. Министром вместо Сергея Павловича.