— Я позвала вас по неотложному делу, — сказала она, одарив Аэция прежде прелестной, а теперь поблекшей улыбкой. — В Константинополе собирают посольство к аттиле. До этого он ни разу не показывался послам. А теперь изъявил желание встретиться лично — с условием, что это будут сановники самого высокого положения. Видимо, став правителем Скифии, возомнил себя равным императорам Римской Империи. Я решила отправить к нему и своих представителей. Пусть не думают, что мы безучастно смотрим, как они договариваются за нашей спиной.

Аэций ответил кивком.

— Представителей мы отправим. Надеюсь, в Константинополе вняли моим советам и установят с аттилой союз, а не все эти мнимые перемирия. Только так они превратят его в друга, который поможет им отразить нападение вандалов и персов.

— Вряд ли они установят союз с человеком, брата которого убили по их приказу. На этой реке, как же её название… Волка, Волха, не могу запомнить…

— У аттилы был брат? — с удивлением произнес Аэций.

— Представьте, да, — ответила Галла Плакидия. — Не кто иной, как зять предводителя скифов Руа. Они его называли Бледой. Разведчики императора Феодосия перехватили послание, в котором Руа сообщал об этом некоему Мунчуку.

То есть ему, Аэцию.

Вне всяких сомнений послания перехватывали и раньше. Вот почему от Руа так долго не приходили вести. Аэций не получал их и, словно крот, оставался в неведении, что его пропавший без вести сын никуда не пропал, а все время был на виду и, назвавшись аттилой, воевал с Империей на Востоке.

— Не знаю, можно ли верить подобным сведениям. Но если так… — нахмурился Аэций. — Аттила, должно быть, в ярости из-за убийства брата, и надо его успокоить.

— Задобрить дарами, вы хотели сказать? — по-своему поняла августа.

— Задобрить, вы правы, — быстро сказал Аэций. — Вместе с послами мы могли бы отправить Зеркона. Он забавный и развлечет аттилу.

А заодно узнает, точно ли это Карпилион.

— Ха-ха-ха. Зеркона к аттиле? Какая остроумная мысль, — рассмеялась Галла Плакидия и вдруг пошатнулась.

Аэций немедленно подставил ей локоть. Вцепившись в него побелевшими пальцами, августа какое-то время приходила в себя, но лекарей звать отказалась, не желая, видимо, выглядеть слишком больной.

— Делайте, что посчитаете нужным, — проговорила она, тяжело дыша. — Я… во всем на вас полагаюсь.

* * *

Вечером домус Аэция огласили истошные крики. Сначала они слышались в атриуме возле заполненного дождевой водой имплювия, затем переместились в таблинум, предназначенный для важных переговоров, и вскоре исчезли за толстой, плотно задвинутой перегородкой.

— Я ни за что туда не поеду! Не заставляйте меня! Молю вас! Молю! — вопил Зеркон, закатывая глаза.

Он так сильно бился в истерике, что одежда на спине порвалась, и наружу выскочил горб.

— Тебе ничего не придется делать, — увещевал Аэций, накинув на плечи карлику свой новенький палудаментум. — Я наделю тебя полномочиями посла. Передашь аттиле несколько слов и все.

— А если меня подслушают, если меня убьют?! — не унимался тот.

— Да кому тебя убивать? И зачем?

— Откуда мне знать. Не одни это сделают, так другие. Племянник… то есть аттила… то есть ваш сын, которого называют аттилой, наверняка, считает, что я их предал. Он и раньше меня обвинял. А последнее время вовсе ополоумел. Говорят, он творит такое, что людоедские пытки в Африке покажутся милой забавой. Вот, что значит, у парня не было рядом отца, и некому было усмирить его нрав… — Карлик внезапно осекся и с испугом взглянул на Аэция. — О, простите, простите. Я говорил не о вас. А так… вообще.

— Не извиняйся, — скривился Аэций и тяжелым взглядом обвел таблинум, всю эту роскошь, которая окружала его последнее время. — Я не должен был оставлять своих сыновей. Но ты ведь знаешь, почему они выросли без меня. Сначала хотел их спасти. От злобы, от суеверий. Потом дожидался, пока подрастут, и смогут меня понять. Да и что бы я им сказал? Забрал вас у матери, а она умерла от горя?..

— О, конечно, конечно, такого нельзя говорить, — замотал головой Зеркон. — Особенно этому, которого выдавали за младшего, а теперь он аттила. У него голова устроена как-то иначе. Слишком уж он нарывист, слишком неуправляем. Как будто с самого детства с ним что-то не так…

— Перестань, — перебил Аэций. Не хватало только услышать про злого духа, от которого родились сыновья.

Но Зеркон говорил о другом. О тех, кто вселяется в тело, когда притупляется страх.

— Вот, помрет человек до срока, и куда его духу деваться? Он ведь еще не дозрел, в земли мертвых ему не добраться. Вот и лезет в чужие тела. Особенно к этим, кто пьяный, или совсем к малышам. Они не ведают страха и пускают его к себе. Страх, ведь, это заслонка от таких бестелесных гостей. Только он и способен их отпугнуть. А у вашего сына его отродясь не бывало. Карпилион и мальчишкой ничего не боялся. А теперь и подавно. Не иначе в него подселился какой-нибудь темный воин, которому нравится сеять зло…

— То же самое я думаю о себе, — устало проговорил Аэций.

— Да о чем это вы? О чем? — уставился на него Зеркон.

— О том, что стал воином, а не лекарем, — ответил Аэций. — Сегодня я выбрал бы по-другому. Видно воинственный дух, который во мне сидел, перебрался к сыну. В тот самый день, когда он пришел в подземелье Маргуса и увидел меня в кандалах… Поезжай к нему. Объясни, что я жив, и назови мое настоящее имя. Только так мы его остановим. Он ведь мстит за меня, это же ясно.

— А почему бы вам самому не придти к нему, не назваться.

Во время посольства? На глазах у десятков людей?

Аэций покачал головой.

— Вначале надо его подготовить. А потом мы обязательно встретимся. И тогда уж, можешь не сомневаться, поговорим без намеков. Не забывай, он ведь вырос во лжи. Хотя и в лучших условиях, чем когда-то я, находясь в заложниках.

— Вот именно, именно! — ответил на это карлик. — Как вас жизнь-то побила. Как побила!

Аэций про себя усмехнулся. Зеркон как обычно в своей стихии. То ли в его словах сочувствие, то ли издевка.

— Ладно, хватит. Отвечай без этого своего зубоскальства. Поедешь в посольство к аттиле?

В глазах Зеркона отразилась такая мука, словно ему предстояло распятие или сжигание на костре. По шевелению губ было видно, что он отвечает, но слишком невнятно и тихо.

— Да что ты там шепчешь? — иссякло терпение у магистра.

— Поеду! — буркнул Зеркон исподлобья.

— Вот это другой разговор, — широко улыбнулся Аэций. — Смотри-ка. Тебя и упрашивать не пришлось.

Он тоже умел пошутить.

Посольство

После переговоров с гуннами Аэций рассчитывал заключить долгосрочный военный союз. Вместе с Зерконом в посольство поехали двое легатов из высшей армейской знати. Оба служили в Норике и могли использовать норский язык в разговоре с аттилой. Одного из них, занимавшего должность наместника, представляли правителем Норика. Другой — доводился тестем некоему Оресту, сопровождавшему, как говорили, посланника гуннов в Константинополь.