Как у Грея и Жуковского, эпитафия обращена к прохожему, но с иным содержанием. Стихотворение Соловьева явно отсылает к макабру, который, помимо своего прямого назначения, часто становился источником шуток. Напомню читателю, что в Европе в Средние века, а затем в эпоху барокко использовались макабрические изображения разлагающихся трупов в оформлении надгробных памятников[283].

Надгробная часовня на могиле философа-теоретика Льва Михайловича Лопатина сделана в том же стиле, что и у младшего поколения Соловьевых; надгробие могилы его жены представляет собой глыбу-голгофу, со следами стоявшего на ней креста. Близкий друг семьи Соловьевых, Лопатин дружил с Владимиром с детства (и тоже стал философом-идеалистом, но с иным уклоном). Их «личные отношения» продолжились и на кладбище.

Из декабристов здесь похоронены П. И. Колошин, А. Н. Муравьев, М. И. Муравьев-Апостол, М. Ф. Орлов и С. П. Трубецкой. Во время реконструкции кладбища в 1935 году могилу Муравьева-Апостола (с. 1886) переставили к могиле Трубецкого. У Матвея Ивановича стоит беломраморный памятник в жанре раскрытой книги (обычно символизирующей книгу жизни) на постаменте под покрывалом с кистями (ил. 4). В отличие от подобных надгробий второй половины XIX века это более декоративно; кроме того, чугунная стена за постаментом покрыта богатым растительным орнаментом. Длинная надпись сообщает о том, что Муравьев-Апостол ветеран войны 1812 года; с другой стороны выгравирована эпитафия на церковнославянском: «Блажени алчущии и жаждущии правды, яко тии насытятся»[284]. Вопрос о том, когда надгробие было изваяно и установлено, остается для меня открытым.

Новое надгробие в том же жанре (ил. 5) стоит на могиле врача и консервативного литературного критика Н. И. Соловьева (с. 1874). Здесь любопытным образом сочетается старая орфография имени с современной надписью на книге: «Искусство и жизнь. Санитарные вопросы». To, что памятник восстановили «почитатели» Николая Соловьева, на нем указано.

Из ученых в монастырском некрополе лежат (в алфавитном порядке) один из первых славистов О. М. Бодянский; филолог и искусствовед Ф. Буслаев; историк Н. А. Дювернуа; хирург Ф. А. Рейн, один из основоположников женского медицинского образования в России[285]; археолог А. С. Уваров, специалист по российским древностям[286]. В 1903 году там был похоронен математик Николай Бугаев, о чем его сын Андрей Белый вспоминает в своих мемуарах[287]. В юности Белый любил гулять по монастырскому кладбищу с друзьями, сидеть там на скамейке. Он пишет: «Шли порой отмахивать в окрестности Новодевичьего монастыря, поражая прохожих изображаемым галопом кентавров»[288]. Могила его отца сохранилась, сам Белый похоронен на новом Новодевичьем кладбище.

Ил. 4. М. И. Муравьев-Апостол. Раскрытая книга

Ил. 5. Н. И. Соловьев. Раскрытая книга (новый памятник)

Из военных там лежит генерал Алексей Брусилов, прославившийся Брусиловским прорывом – успешной военной операцией Первой мировой войны. Он умер в 1926 году, а в тридцатых могилу снесли. Однако вскоре после Второй мировой Сталин разрешил восстановить памятник – возможно, это было частью программы по возрождению национального духа (к тому же Брусилов перешел на сторону красных еще во время Гражданской войны). Рядом расположена могила другого царского генерала, Р. Н. Яхонтова, состоявшего в штабе Брусилова (ил. 6). В 1992 году националистическое монархическое общество «Память» установило ему надгробную плиту с лавровым венком и Георгиевским крестом посередине[289].

О другом: единственная в Москве эффигия – лежащая фигура генерала А. Ф. Багговута (с. 1883), участвовавшего в колонизации Кавказа, – была установлена именно в Новодевичьем некрополе[290]. Она не сохранилась. Как пишет О. А. Трубникова, скорее всего, это была реплика эффигии Рейссига в Петербурге[291] (см. с. 118).