– Да! – И Ольга побежала.

В квартире Алексей Брюханов не курил. По осени, до морозов, выходил на лоджию, жался там на свободном пятачке в окружении коробок и мешков, торопливо вызобывал сигарету, давил окурок в старой кружке, заменяющей пепельницу. Возвращался в комнату, натыкался на недовольные взгляды жены или дочери.

Однажды жена не выдержала:

– Дует, как в трубу прямо. Простынем ведь. И ты простынешь – в рубахе вон…

Алексей не стал спорить, просто, когда снова захотелось курить, отправился с кружкой на площадку.

Постоял, соображая, где бы лучше пристроиться. У двери не надо – что толку, что вышел, – все обратно в квартиру затянет. Да и соседские двери рядом. Дальше – мусоропровод, но напротив него – лифт. Тоже неудобно. Вышел на лестницу. Поставил кружку на ступеньку, сел рядом. Достал сигарету, щелкнул зажигалкой.

Бетонная ступенька тянула холодом. «Плашечку бы подложить. Хм, но ее сперва найти надо».

Пересел на корточки. Смотрел в окно. Окно было мутное, видно мало что. Тем более седьмой этаж. Но если даже подняться и подойти к стеклу, то и тогда ничего интересного: внизу – лента улицы Маяковского, напротив – обшитые сайдингом двухэтажные бараки-деревяшки. За деревяшками – пятиэтажные дома…

В деревяшках живут в основном семьи тех, кто первым приехал сюда готовить место под электростанцию. В пятиэтажках – семьи специалистов, служащих. А им вот – как их тут прозвали, утопленникам – отгрохали девятиэтажный дом. И не один… Ясно, что переселенцев в Колпинске не очень-то полюбили. Им, дескать, лучшее, для них создают или выискивают рабочие места, их жалобы и претензии пытаются решить хоть и не в срочном порядке, но в первую очередь. И это за счет уменьшения внимания к тем, кто родился здесь или живет десять, двадцать лет. Гниль деревяшек прикрыли, и типа – всё в порядке…

Не раз Брюханов слышал от разного рода начальников обращенное к местным: «У меня переселенцы!» Мол, не до вас сейчас.

Хм, а переселенцам – наоборот: «У меня с местными проблем по горло!» Удобная тактика, конечно…

Брюхановым повезло. Алексей без больших напрягов нашел работу – электромонтером на Колпинском лесоперерабатывающем комплексе. Жена, Елена, которая в деревне не работала лет пять (негде было), здесь устроилась в строймаркет «Фортуна» кассиром торгового зала. Дочь перешла в седьмой класс, и с ней оказалось четверо ребят из родной школы в Пылёве. Так что не шибко-то тяжело должна втягиваться… Хотя что значит «не шибко тяжело», «повезло»…

Искусственный город, возникший из-за ГЭС, – на высоком неудобном месте, вдалеке от реки, от тайги. Стоит на голом взлобке, открытом ветрам. Не чувствуешь здесь защиты гор, деревьев, что была в деревнях. Деревни ставили в укромных местах, спокойных, удобных. Подолгу, годами, выбирали, изучали, где лучше селиться, а если понимали, что ошиблись, переносили срубы. А как тут? Девятиэтажки не перенесешь.

Сколько по Сибири понастроено в последние полвека городов, поселков и сколько брошено… Стоят теперь в болотах, в тундре облупившиеся многоэтажные дома, ржавеют трубы котельных, качели на детских площадках, обваливаются памятники, крошится асфальт тротуаров. Кромешная тишина, какой и в самой глухой тайге не услышишь; а если заскрипит где висящий на последнем гвозде лист жести, то станет еще тошнее…

А ведь когда-то думали, что селятся там навсегда, обживая дикое место, убеждали себя, что необходимо быть здесь, работать для родины, что в их-то городке будет все справедливо, по уму и совести, со смыслом. Не как у других.

Но кончился деловой лес, иссякло золото, не нужен стал асбест, или кобальт, или уголь, просчитались с богатством залежей нефти, поменялись планы военных, и городок становился лишним. И прекращал существовать.

Так же, был уверен Алексей, рано или поздно произойдет с Колпинском. Сейчас растет, бухнет, как огурец в горящем парнике, но вот прогорит назём, и огурец на холодном воздухе скукожится, зачахнет… Уже идут обсуждения, куда деть все эти тысячи, занятые на строительстве электростанции. Куда деть, чем занять…

Кто-то будет строить алюминиевый завод неподалеку, кто-то переедет ниже по реке воздвигать новую станцию, новую «гидру», как у них говорят. Кто-то вернется на свою родину. А остальные – то большинство, что пустило здесь корни, у кого дети, кто устал мотаться по стране?

Лесоперерабатывающий комплекс, куда устроился Алексей, создали два года назад специально для того, чтобы людям, в основном переселенцам, было где работать, а на самом деле он убыточный, по крайней мере пока… Сначала, услышав про это, Алексей не поверил, но через какое-то время, когда рабочие стали возмущаться задержкой зарплаты, им объяснили, кто они такие и чего стоит их труд.

– Из милости, получается, работаем, – усмехались мужики после собрания. – Пустоту делать поставили, чтоб чем-нибудь занимались.

Это людей, конечно, оскорбило, труд потерял смысл, и многие собрались увольняться. Поискали, куда бы перейти, и не нашли. Город был перегружен населением, почти четверть взрослых сидела на пособиях.

– Советовали в Железногорск ехать – у меня ж техникум, – а я, дурак, – «родина, родина», – жалел теперь Даня Заборцев, молодой женатый парень, уроженец деревеньки Косой Бык. – В Железногорске, говорят, с работой приемлемо.

– Угу, приемлемо, – отвечали ему. – Забастовки там.

– Да это не в нашем Железногорске! В иркутском. В нашем всё чики-чики: закрытый город, льготы, внимание.

– Вот именно – закрытый. Туда не каждого пустят.

Даня от этого замечания сразу приосанился и ответил:

– Я и есть не каждый. Меня для этого четыре года учили. – Но тут же его плечи снова повисли. – А вот приходится… Жена всего затыркала: денег мало, сама без работы, квартира, как картонка… И соседи всё собачатся.

– А кто соседи? – спросил Брюханов.

– Устряловы. Димка с Маринкой. Из Большакова. Не знаешь?

Брюханов пожал плечами: может, и знал, но не помнил сейчас.

– Ребенок у них, года три. А сами – вот-вот разведутся. Всё к тому… Да и мы с Анькой на грани… Бляха, детей жалко.

Брюханов сочувствующе качал головой, а сам думал о своей семье.

У них тоже трещина за трещиной. Без криков, скандалов, медленно, но явно разваливается семья. Там, в деревне, случались разные ситуации, переживали сложные периоды, но были одним целым: муж, жена, дочка. А здесь всё сильнее разделяются на трех отдельных людей. По вечерам и в выходные томятся вместе в этой квартирке, раздражают друг друга, друг другу мешают.

Еще недавно Алексей жалел, что нет у него сына, сейчас же не то чтобы радовался этому, а с каким-то трусливым страхом представлял, что бы было, если бы у них было двое, трое, четверо детей. И дело не в двух комнатах – их могло бы быть и четыре, но все равно тесно, неуютно, неудобно. Так бы слонялись из угла в угол или таращились тупо в телевизор. Только не втроем, а вчетвером, впятером.