Капитан подобострастно закивал, но Годфри уже не смотрел на него, устремив все внимание на ожидавших команды людей.

– По коням! И не забудьте телеги.

Все это время граф ни разу не обернулся в сторону сына и ненавистного, но необходимого сакса, без которого с удовольствием обошелся бы в сегодняшней битве, где не нужны были лишние свидетели. Слишком долго и часто мешал ему этот надоедливый родственник и слишком о многом напоминал.

– Не теряйте ни минуты и подчиняйтесь всем моим командам, ибо сегодня наконец мы за все отомстим этому ненавистному уэльсцу, который всегда уходит от честного боя!

Воины оживились и бросились по местам в предвкушении хорошей драки и добычи; кто-то кормил лошадей и впрягал их в телеги в то время, как рыцари и несколько других счастливчиков следили, как седлают их боевых коней. Буквально через несколько минут двор заполнился отрядом, готовым к выступлению.

– Будьте рядом со мной для поручений, – махнул своим приближенным граф, вспрыгивая в седло. Все поспешили последовать его примеру, и окрестность огласилась громовой каденцией сотен копыт по деревянному настилу моста, и все странности этого утра исчезли из головы Годфри, сменившись пылающей ненавистью к проклятому уэльсцу, которого какой-то идиот гордо назвал Орлом.

Не успела маленькая армия графа выехать со двора, как остальные, поднятые хрипящим от волнения и злости сэром Байзелом, снова взялись за поиски исчезнувшего товарища. Они обшарили все мыслимые и немыслимые углы и закоулки, безбожно чертыхая соратника, из-за которого им пришлось поднять с подушек свинцовые после пира головы.

Поиски переполошили весь Рэдвелл, за исключением лишь одного дворянина, который остался в замке и с любопытством наблюдал теперь за всеобщей суматохой, постоянно подогреваемой разгневанным сэром Байзелом.

– В чем дело? – лукаво спросил его Алан, вглядываясь в удаляющиеся фигуры всадников, безошибочно узнаваемых по развевающемуся флагу и огромной черной лошади отца. Итак, Гром на месте, и, значит, Линет благополучно вернулась. Мальчик облегченно вздохнул.

Байзел через силу скорчил на лице улыбку, приветствуя младшего сына хозяина.

– Твой отец повел свой отряд на земли, которые требует принц, чтобы как следует отомстить ему за похищение тебя и сестры.

– Но… – Как дворянин, воспитанный в правилах точного соблюдения договоров и клятв, Алан был просто оскорблен столь явным нарушением со стороны отца недавнего соглашения, которое сам еще слишком хорошо помнил. Плечи его поникли. Никогда бы властолюбивый Уэльский принц не освободил бы их с Линет, не рассчитывай он, без всяких сомнений, на исполнение отцом своей части договора, – как же так вышло, что отец, сам всегда подчеркивавший, что более всего на свете следует хранить свою честь, нарушает священную клятву, тем более данную врагу?

Исполнительный капитан, будто услышав этот невысказанный вопрос наследника, тут же ответил на него, правда, еще сильнее задев мальчика, ибо на сей раз затронул уже и его собственное самолюбие и честь:

– Твой отец намерен отомстить за оскорбление, нанесенное роду, и, по сути, это наказание мало чем отличается от того, какое понесет проклятый Эдольф за невыполнение своих обязанностей.

Байзел ничуть не сомневался в справедливости своих слов, ибо проступок стражника, по его мнению, ничем не отличался от похищения Орлом хозяйских детей.

Алан побледнел. Он никак не рассчитывал, что его шутка повлечет за собой такие последствия. Да конечно, Эдольф вызывал у него самые неприятные чувства, но заставить его страдать по-настоящему – а тон, каким сэр Байзел сказал об этом, не позволял в этом сомневаться – мальчик совсем не хотел. И тогда, покинув начальника стражи, который этого вовсе и не заметил, так как был погружен в свои мысли, Алан проскользнул обратно в замок прямо в принадлежавшие ему маленькие покои и в отчаянии бросился на набитый соломой матрас, не обращая внимания на торчащие отовсюду колючие стебли. Надо было во что бы то ни стало исправить положение.

В это же самое время, на раннем рассвете, Линет лежала, свернувшись клубочком, в укрытии, приспособленном для нее Райсом. Оно представляло собой углубление между тремя тесно растущими деревьями, одетыми в свежую зелень и густо заросшими мягкой муравой и папоротником, но, несмотря на укромность и уют этого пристанища, холодная рука страха все сильнее сжимала сердце девушки, и она уже не могла наслаждаться ни красотой окружающей природы, ни ароматом распустившихся диких цветов. Все эти красоты блекли перед теми ужасными картинами, которые рисовало ей воображение, подхлестнутое предательством отца и страхом за жизнь возлюбленного!

Но самым страшным было то, что, вне зависимости от исхода битвы, чьи смертельные звуки уже слышались где-то на востоке, она теперь уже пропала. Линет механически обрывала молоденькие листочки с ветки неподалеку, пока не превратила ее наконец в голый прут, который и стиснула в пальцах. Неизбежная потеря и горе угрожают ей, кто бы ни оказался победителем: ее отец или ее любимый, который теперь в ее мечтах был уже не просто отвлеченным сказочным героем, а человеком из плоти и крови, человеком самого высокого благородства, какое она могла только предположить.

Неожиданно Линет решительно вскочила на ноги, отбросив в сторону все пустопорожние страхи, – она не может, не должна сидеть здесь, изнемогая от страха, но все же в безопасности, в то время как два самых дорогих ей человека сошлись в смертельном поединке! Она должна что-то предпринять! И, не желая подобно дикому зверю, загнанному в западню, ожидать от кого-то исхода своей участи, девушка решилась добраться до места сражения и своими глазами увидеть бой, от которого зависела теперь ее жизнь и судьба.

Разумеется, Линет была совершенно несведуща в военной науке, но подумала, что ее присутствие все же сможет хотя бы предотвратить ту трагедию, которой она так опасалась. Скромная невзрачная коноплянка, она, быть может, сослужит ту же службу, что и маленькая птичка из народной сказки, которая спасла целую деревню, склевав из ладони великана-людоеда все зерна разрушения.

И, погруженная в эти размышления, Линет осторожно вылезла через вывороченные с корнем кусты, которыми Райс заботливо прикрыл вход в ее убежище; невысокая гора, поднимающаяся за ним, была сплошь покрыта какой-то буйной растительностью, и потому девушке пришлось немало потрудиться, прежде чем она добралась до ее вершины. Карабкаясь по склону, Линет подбадривала себя той мыслью, что только возможность увидеть все события своими глазами спасет ее от раскаяния – да и к тому же наверняка действительность куда менее страшна, чем ужасы, которые рисует ее воспаленное воображение.

Взобравшись на вершину холма, Линет отряхнула с платья и рук налипшую влажную землю, а затем, затаив дыхание, решилась взглянуть вниз. Там у подножья раскинулась маленькая долина, превращенная когда-то в поля, стоящие теперь под паром, и там-то в пугающей близости вспыхивали теперь в жгучем свете разгоревшегося дня широкие окровавленные лезвия мечей.