Чугунков словно прочитал мои мысли.

– Радиостанция «Эхо Москвы» сообщила о падении самолета через десять минут после того, как это случилось, – вдруг сказал он мне. – На пять минут раньше, чем об этом узнал я…

Я поставила чашку с недопитым чаем на стол. Кают-компания в очередной раз качнулась вместе со всем «Посейдоном», чашка съехала со стола и разбилась. Я посмотрела на осколки и спросила Чугункова:

– Почему вы об этом сообщаете мне, Константин Иванович?

Он посмотрел на меня тяжелым взглядом и ответил то, чего я никак не ожидала:

– Я думаю, если Николай Яковлевич Менделеев находился на борту этого самолета, когда произошел взрыв, ты, наверное, со спокойной совестью можешь исключить его из списка своих подозреваемых.

– О чем вы, Константин Иванович? – решила я на всякий случай все же уточнить, хотя прекрасно поняла, что он имеет в виду.

Он посмотрел на меня, усмехнулся и ответил:

– Даже если ты пообещаешь мне, что забудешь о том агенте ФСБ, который якобы работает среди нашего руководства, я тебе не поверю… Мы проверили канал, по которому информация о падении самолета попала на «Эхо Москвы». Угадай, на кого мы вышли?

– На человека, связанного с ФСБ? – спросила я.

Он кивнул.

– На пресс-секретаря ФСБ полковника Полещука. Они даже не скрывают, что эта катастрофа – их рук дело. Но у нас нет доказательств.

Чугунков ударил себя кулаком по колену.

– И еще – я начинаю тебе верить, – сказал он. – Кто-то из наших передает им информацию. Такую, о которой знает очень ограниченный круг людей. Буквально несколько человек…

– Это не может быть совпадением? – спросила я.

– Менделеев летел в Красноводск не в отпуск, – сказал мне Чугунков тихо и довольно туманно. – Он вообще не в Красноводск летел. Он должен был встретиться в Ашхабаде с министром МЧС Туркменистана, чтобы обсудить перспективы сотрудничества на южных границах бывшего Союза. Об этом, кроме нашего Министра, знали только четыре человека. А теперь выходит, что об этом знала и ФСБ…

«Сам Менделеев, Чугунков, – тут же прикинула я, – кто же еще двое? Ах, да – главбух министерства Елена Вениаминовна Крупнова, мне о ней Грэг говорил… И сам Григорий Абрамович? Но он же уже почти месяц в больнице лежит! Выходит, этот визит Менделеева в Туркмению был запланирован еще больше месяца назад? Что они там, интересно, затеяли? У них идет какая-то крупная игра, о которой Чугунков, конечно, мне ничего не скажет… Но, похоже, он, наконец, поверил, что их кто-то постоянно подставляет. Причем кто-то именно из этой первой пятерки. Но кто? На любого подумать трудно! И в то же время – можно».

– Я знаю, что у тебя сейчас в голове творится, – сказал мне Чугунков. – Можешь подозревать любого из нас. Я скажу только о себе, хотя мои слова нельзя, конечно, расценивать как доказательство, – я не связан с ФСБ. За остальных не ручаюсь…

Я видела, с каким трудом дались эти слова Константину Ивановичу. Ведь он минуту назад советовал мне исключить из числа подозреваемых Менделеева. Но он прав – дай ему волю, он исключит из него всех пятерых. А агент так и будет продолжать свою предательскую работу, направленную на развал МЧС.

– Почему вы решили это дело поручить мне? – спросила я Чугункова, хотя уже почти знала ответ.

– Потому, что я сам не могу этим заниматься, – ответил он с неожиданной для его сурового и даже порою мрачного лица тоской. – Я не могу подозревать никого из них. И доверить это дело не могу никому. Кроме тебя. Потому что тебя я знаю – это раз. Григорий за тебя поручился – это два. И с тебя, с твоего сообщения об этом агенте все это началось – это три…

Генерал вздохнул, посмотрел на часы и встал.

– Ну, все, – сказал он решительно. – Время! Минут через пять они должны поднять первую группу пассажиров. Пойдем на палубу… Если, конечно, все идет по плану, – добавил он, обернувшись в дверях. – И никаких взрывов больше не будет…

– Типун вам на язык, Григорий Иванович! – воскликнула я и вышла вслед за ним на палубу.

В лицо мне ударил порыв ветра, и я схватилась за плечо Чугункова, вцепившегося в бортовое ограждение. Он обернулся и крикнул, улыбаясь:

– Держись, Николаева! А то тебя придется еще вылавливать оттуда!

Он показал на внушительные в своей тупой устремленности волны, настойчиво колотящие в борт «Посейдона». Я представила себя в этой кипящей движением воде и зябко повела плечами. Нет уж, лучше спуститься пониже – под поверхность, где нет ни ветра, ни мотающих тебя из стороны в сторону мечущихся между трех спасательных кораблей волн неспокойного Каспийского моря.

К нам подскочил полковник Свиридов и, бросив на меня уничтожающий взгляд, прокричал:

– Сняли шесть человек! Аппарат уже идет к поверхности. Поднимут через две минуты! Кислородные аппараты передали в салон самолета!

– Сколько рейсов потребуется, чтобы снять всех? – спросил Чугунков.

– Три, – ответил Свиридов. – Третьим рейсом заберем и умерших тоже. Пока мы выгружаемся, спуск начал второй такой же аппарат, с «Нереиды», третий рейс опять нам придется сделать…

– Я не понял – что значит «придется»? – крикнул ему Чугунков.

Свиридов отвернулся, будто от порыва ветра, но я прекрасно поняла, что он пытается скрыть, как покраснел от стыда.

– Я имел в виду, что второй рейс мы сделать не успеем, нам достанется только третий! – принялся он объяснять, перекрикивая свист ветра.

Чугунков не стал слушать его объяснений.

– Ну так выражайтесь яснее! – крикнул генерал, перебивая Свиридова. – Чтобы я вас с первого раза понимал правильно!

– Так точно, товарищ генерал! – выпалил Свиридов. – Разрешите идти?

Чугунков только рукой на него махнул не глядя – проваливай, мол!

Над поверхностью воды метрах в тридцати от «Посейдона» показалось странное сооружение неправильной формы и отчаянно закачалось на волнах, так как центр тяжести у него находился довольно высоко и сооружение постоянно грозило опрокинуться кверху дном.

Представляю, что там сейчас творилось внутри! Люди в этом аппарате колотились об стены и друг о друга, словно мячики, – разбивая лбы и носы друг другу. Небольшим краном аппарат подтянули к борту «Посейдона» и подняли над поверхностью воды.

Ветер раскачивал аппарат и не давал опустить его на палубу, грозя ударить им по палубной надстройке. Наконец, когда порывы ветра немного утихли, аппарат удалось поставить на палубу, и его тут же принялась закреплять команда «Посейдона», чтобы он не опрокинулся от ветра.

Измученных пассажиров самолета по одному вытаскивали из аппарата и вели в каюты. Сами они шли с трудом – сил не хватало сопротивляться порывам ветра, набросившегося на нас с новой силой, словно он злился, что позволил людям пересилить себя.