Я слышал признания арабов, что их нация скопила девять десятых зависти всего человечества, но письменных свидетельств этого не встречал. Ибн-Аббас приписывает девять десятых интриганства и хитрости, существующих на Земле, коптам, девять десятых вероломства – евреям, девять десятых тупости – магрибцам, девять десятых жестокости – туркам и девять десятых храбрости – арабам. Согласно Кааб уль-Ахбар, благоразумие и мятежность наиболее свойственны Сирии, богатство и деградация – Египту, бедность и здоровье – пустыне. Из другого описания явствует, что вера и скромность более всего характерны для Йемена, стойкость и мятежность – для Сирии, великолепие, гордость и лицемерие – для Ирака, богатство и деградация – для Египта, бедность и нищета – для пустыни. В Кааб уль-Ахбар говорится, что лучшие в мире женщины (за исключением представительниц племени курейш, упоминаемого Пророком) проживают в Басре, худшие в мире – в Египте[234].

То, что среди арабов превалируют страсти, несомненно. Но, думаю, несправедливо считать их в целом неспособными к возвышенным чувствам, достойным, если постоянство – достаточный критерий, называться настоящей любовью. То, что арабы не порочны, становится очевидным почти каждому человеку, который общается с ними в их среде. Ведь такой человек располагает возможностью знать многих арабов, искренне привязанных к своим женам, которые давно утратили личную привлекательность и не имеют ни богатства, ни влияния, ни богатых и влиятельных родственников для воздействия на мужей с целью заставить их воздержаться от развода. Часто случается также, что араб искренне привязан к своей жене, которая даже в своем цветущем возрасте не отличается обаянием, и что любимая из двух или более жен – не самая красивая. К сожалению, в том, что касается городских арабов, это мнение расходится с мнением, которого придерживается другой исследователь. Это – Буркхардт, один из наиболее интеллигентных и опытных современных путешественников, который долго жил среди представителей этого народа и справедливо заслужил широкую известность[235]. Но это подтверждается многочисленными фактами, приводившимися уважаемыми арабскими писателями (которые, следовательно, не считались ими необычными), а также случаями, которые попадали в мое поле зрения. История Лейлы и Меджнуна, Джульетты и Ромео Аравии, слишком хорошо известна, чтобы ее пересказывать. Но среди многих других историй верной любви можно рассказать и такую.

Халиф Язид, сын Абдель Малика, владел двумя рабынями. Одну из них звали Хабиба, другую – Салама. К Хабибе халиф питал особую страсть. Он купил ее за 100 тысяч дирхемов, а другую рабыню – за 10 тысяч. Правитель уединился с ними на три месяца, совершенно забыв о своем народе. Наконец, когда брат Маслама пожурил его за такое поведение, халиф пообещал вернуться к выполнению своего долга. Но рабыни вновь отвлекли его от этого. На следующее утро, когда он, возбудившись от их песен и ласк, впал в экстаз и как безумный принялся петь и танцевать, роковое несчастье прервало его веселье. Хабиба, поедая гранат, поперхнулась зернами и тотчас умерла.

Горе Язида было столь велико, что он не расставался с трупом. Халиф продолжал целовать и ласкать труп до тех пор, пока тот не стал разлагаться. Вняв увещеваниям придворных, что покойная заслуживала достойного захоронения, Язид согласился предать ее земле. Однако через пять дней желание увидеть объект своей любви побудило халифа вскрыть могилу, и, хотя тело покойной приобрело отталкивающий вид, он заявил, что оно остается прекрасным для него. По настоятельной просьбе Масламы халиф велел снова зарыть могилу, но не мог жить без лицезрения останков той, кто была его рабыней и госпожой. Язид бросился безмолвно на кровать и по истечении семнадцати ночей скончался. Его похоронили рядом с Хабибой. «Пусть Аллах, – пишет рассказчик, – ниспошлет свою милость на них обоих»[236].

В той же книге, из которой взят вышеприведенный рассказ, сообщается, что Харун-ар-Рашид, навестив Сулеймана, сына Абу Джафара, одного из своих военачальников, увидел рядом с ним рабыню по имени Даифа. Она отличалась необыкновенной красотой, и он, сраженный ее чарами, вытребовал ее себе в качестве подарка. Требование монарха было удовлетворено, но Сулейман, горевавший в связи с потерей возлюбленной, заболел и во время болезни восклицал:

– Я жалуюсь Аллаху на несчастье, которое Он послал мне посредством халифа.

Мир знает о его справедливости, но он стал тираном в случае с Даифой[237].

Любовь к ней запечатлелась в моем сердце, как чернила на бумаге.

Узнав о стенаниях юноши, ар-Рашид вернул ему возлюбленную и вместе с ней мир и покой в его душу. Эта история приводится как пример верной любви, но, возможно, не вполне отвечает этому назначению. Нижеследующая история из той же книги более уместна.

В самый жаркий час чрезвычайно знойного дня халиф Моавия, сын Абу Суфьяна, сидел в своих покоях, открытых со всех сторон для проветривания, когда увидел, что к нему приближается босой бедуин. Удивляясь тому, что могло побудить этого человека пренебречь сильной жарой, монарх заявил придворным, что, если незнакомец пришел просить помощи и справедливости, его просьба будет уважена. Бедуин обратился к халифу в стихах с жалобой на деспотизм Марвана, сына аль-Хакама (впоследствии халифа, четвертого наследника Моавии), который насильно отобрал у него любимую жену Соаду. Когда халиф потребовал подробностей, жалобщик сообщил нижеследующие факты. У него была жена, дочь дяди по отцу, которую он любит безмерно. Бедуин владел несколькими верблюдами, что обеспечивало достаток его жизни. Но год ужасной засухи лишил его всего имущества и привел к крайней нужде. Друзья бросили его, а жену забрал ее отец. Чтобы вернуть жену, он обратился к Марвану, губернатору округа Аль-Мадины, который, вызвав к себе отца жены и ее саму, был так пленен ее красотой, что решил сам жениться на ней. Для этого он заключил мужа в темницу и предложил отцу жены тысячу динаров и 10 тысяч дирхемов за согласие отдать за него дочь. Марван пообещал, что заставит реального мужа развестись с ней. И, добившись согласия отца, вырвал развод от несчастного бедуина самыми жестокими пытками. Сопротивление женщины новому замужеству было бы бесполезно, и она стала женой Марвана.