несколько секунд просто рассматривал Тома. Он пока ничего не знал о нем, но одно ему было ясно: парень несчастнее больного бездомного пса.

– Все, хватит, – тихо произнес Фаббри, глядя Тому в глаза.

– Что? – не понял Том.

– Все, хватит, – повторил Фаббри. – Допросов больше не будет.

Том недоуменно заморгал. Он не мог позволить себе поверить в то, что этот человек говорит правду, и затряс головой. Фаббри неспешно сунул руку во внутренний карман пиджака, достал бумажник, а из него – визитную карточку с логотипом Ассоциации адвокатов Миссури и водительское удостоверение, положил на стол и придвинул ближе к Тому, жестом пригласив ознакомиться с тем и другим.

– Я адвокат, – неторопливо пояснил он. – И друг твоей семьи. Мне позвонила твоя тетка Шейла, и я приехал сказать тебе, что этот кошмар закончился.

Том изучал две пластиковые карточки, недоверчиво вертя их в руках и вчитываясь в каждое слово. Наконец он поднял глаза на Фаббри, но так ничего и не сказал.

– У нас две новости: хорошая и плохая, – продолжил Фаббри. – Хорошую я тебе уже сообщил: больше никаких допросов, никакой лжи – никакого этого дерьма. Я не коп. И лгать тебе на эту тему они не имеют права. Выдавать себя за адвоката противозаконно. Я твой адвокат. Понимаешь, что это значит? Все кончено. Я на твоей стороне, и только на твоей. Отныне тебя никто не тронет, и вопросов больше задавать не будут. Все позади.

Том выронил из пальцев карточку Ассоциации адвокатов Миссури; та упала на стол обратной стороной вверх. Он слегка откинул голову и дал волю слезам облегчения.

– Теперь плохая новость: тебя арестуют. Процедура следующая: тебя отведут в другую часть здания и сфотографируют в профиль и анфас. Затем против тебя выдвинут обвинение в двойном тяжком убийстве первой степени.

Том кивнул. Судя по его виду, он совершенно не испугался, даже не удивился – он просто внимательно слушал адвоката. Фаббри даже заподозрил, что у парня шок.

– Но это не так уж страшно. Теперь, когда я здесь, у них нет другого выхода. Тебя посадят в камеру – где-то в этом здании – и тебе придется в ней переночевать. Я хочу, чтобы ты понял: в этом нет ничего страшного. Это даже хорошо – это первый и необходимый шаг к тому, чтобы снять с тебя обвинения. Мы справимся, поверь. Вся твоя семья за тебя горой, – произнес он как можно более убедительным тоном.

Он разговаривал с Томом примерно так, как воспитательницы разговаривают с детьми в детском саду, но Том не возражал. Фаббри говорил то, что он так хотел слышать, и именно тем тоном, в каком он нуждался. От облегчения у Тома закружилась голова. Новость о том, что родные его поддерживают, вернула ему толику надежды и спасла из бездны отчаяния, но одновременно на него вновь накатил страх. На самом деле ему еще никогда в жизни не было так страшно. Он не решался заговорить – просидев некоторое время в молчании, он боялся, что голос его подведет и вместо нормальных звуков выдаст лишь жалкий писк. Но речь Фаббри вселила в него смелость.

– Я просто хочу знать, что вы мне верите, – тихо произнес Том. – Мне очень нужно знать, что хоть кто-то мне верит.

Слова Тома неожиданно растрогали Фаббри. Он давно перестал принимать близко к сердцу отчаяние своих подзащитных, но этот парнишка чем-то отличался от остальных. Он говорил так искренне, в его голосе было столько горя, и он с такой надеждой смотрел на адвоката…

– Том, – уверенно ответил Фаббри, – я тебе верю.

Эти четыре простых слова заставили Тома упасть лицом в стол и зарыдать. Он вцепился пальцами в волосы у себя на затылке и завыл. Фаббри с молчаливой грустью наблюдал за ним. Несколько минут он не трогал Тома. Когда тот немного успокоился, он дал ему носовой платок и подробно объяснил, к чему ему следует быть готовым в ближайшие часы.

– Сегодня вечером, пока ты в этом здании, ты ни с кем не должен разговаривать. Имей в виду: после того как тебя оформят и отведут в камеру, ты можешь столкнуться с новыми оскорблениями. Если полицейские явятся к тебе в камеру и будут задавать тебе вопросы, молчи. Не произноси ни слова. Даже имя свое не называй. Я вернусь утром.

Фаббри поднялся уходить, и Том едва не кинулся ему на шею. Ему хотелось крикнуть: «Не бросайте меня!» – хотелось обнять и расцеловать этого мужчину в дорогом костюме с шелковым галстуком. Но он сумел сдержать свой порыв, с достоинством встал и протянул своему спасителю руку.

– Спасибо, – просто сказал он.

Фаббри обменялся с ним крепким рукопожатием.

– Я пока не знаю всех подробностей, да мне пока это и не требуется, – добавил он, прощаясь. – Но я тебе верю. Мы вытащим тебя из этой передряги.

Том кивнул, сглотнув ком в горле. Фаббри вернул визитку на законное место в бумажнике, легко подхватил со стола дипломат, мягко улыбнулся Тому и покинул допросную.

Почти сразу в комнату вошли очередные двое детективов и повели Тома на регистрацию. Его немного удивило, что его никто не держал, – на него даже не надели наручники. Они просто открыли дверь и сказали: «Пошли».

Том и два офицера ждали лифт, когда из дверей убойного отдела показались Фаббри и Джин. Лицо Джина покрывала болезненная бледность. «Как будто его укачало в машине», – подумал Том. Прервав тихий разговор, который он вел с адвокатом, Джин быстро направился к Тому. Детективы не стали вмешиваться, и Джин обнял сына с такой безоглядной нежностью, какой никогда прежде себе не позволял. Отец и сын стояли, прижавшись друг к другу, и громко всхлипывали.

– Я этого не делал, пап, – сумел выдавить Том.

– Я знаю, сынок, – ответил Джин. – Я знаю.

Глава десятая

Кэй не знала, что сказать Тинк и Кэти. Сегодня она была с ними полностью откровенна, и девочки держались замечательно. Она не понимала, чем это объясняется – то ли их зрелостью, то ли гибкостью детской психики, но так или иначе это облегчало положение. Ей и без того хватало хлопот и переживаний, чтобы еще волноваться, как бы у одной из дочек не случился нервный срыв. Поэтому, повесив трубку и взглянув на Тинк и Кэти, жавшихся друг к другу в дверном проеме спальни бабушки Полли, Кэй решила, что расскажет им всю правду, какой бы горькой та ни была.

Она прошла мимо них и по узкому коридору направилась в гостиную; дочери, все так же не размыкая рук, последовали за ней. Раньше они никогда не