И лицо его при этом было счастливым.

— Вот такие люди здесь живут! — поразился Вальдимар конунг, вытирая меч стариковским фартуком. — Даже в смертную минуту не упустят оскорбить гостя. Разве сходен я хотя бы в чем-то с овцой, да еще с хромой?!

— Еще и как сходен, — сказал Локи. — Вы словно брат и сестра.

Со смертью Ульвхедина Пустого Мешка заканчивается история о том, как бражничали на его дворе ирландские ратники.

12

Ранним утром Бьярки вышел из хижины Хейд Босоногой на Утином утесе и увидел, что все вокруг изменилось.

Поэтому он постоял-постоял на перепутье, а после вернулся к хижине Хейд Босоногой и постучался в дверь.

И его впустили.

— Входи, Медвежонок, — сказал Локи.

— Что ты тут делаешь? — спросил Бьярки потрясенио. — Разве ты не занят тем, что исполняешь Веление? И куда подевалась Хейд Босоногая?

— Она нам пока не понадобится, — ответил Локи. — И я услал ее по делам. А вот ты мне нужен здесь и сейчас. Так что проходи к очагу и устраивайся поудобнее, нам предстоит длинный день. Хочешь выпить браги?

— Не хочу, — сказал Бьярки, который и впрямь не слишком был охотлив до любимого напитка бьёрндальцев.

— А ведь придется, — промолвил Локи. — Потому что скоро тут заварится такая похлебка, что лучше тебе оказаться посреди нее пьяным, чем трезвым.

Ранним утром человек по имени Хрейн Тёртый сидел в своем доме за столом, пил вместе с человеком по имени Хродкетиль Зеленый и рассуждал о числе «тринадцать». Кроме них, в пиршестве больше никто не участвовал, если не брать в расчет жену хозяина по имени Мимра-бьярмка, которая прислуживала гостю и временами корила хозяина, а большую часть времени проводила на дворе, да еще какого-то приблудного аса, который бесстыдно врал, что его зовут Локи.

— Не люблю я число «тринадцать», — сказал Хрейн Тёртый и выпил чистой ключевой воды из ковша.

— А за что же ты его не любишь? — спросил Хродкетиль Зеленый.

— Даже и не знаю, как ответить, — сказал Хрейн Тёртый. — Только не лежит у меня к нему душа, и все тут. Как сосчитаю до тринадцати, так всегда и жду какого-нибудь подвоха.

— Выпей-ка лучше браги, — сказал Локи.

— Нет, не хочу, — сказал Хрейн Тёртый. — Я уже выпил с утра двенадцать ковшей браги. А теперь боюсь, что тринадцатый ковш вдруг встанет мне поперек горла.

— Пока что виса, которую ты сочинил про Оттеля и Откеля, стала поперек горла этой неразлучной парочке, — напомнил Хродкетиль Зеленый. — Ты должен помнить, что еще вчера они приходили с тем, чтобы убить тебя и разорить твой дом.

— Должен, — сказал Хрейн Тёртый, — но не помню. Знаю обо всем только со слов своей бьярмской женушки, не к столу будь помянута. Столько шуму из-за одной неправильной висы! Вон даже мой щит обглодали, как будто в доме совсем ничего нет съестного. Я и сам уже не рад, что она слетела с моего языка. Но не потому, что так уж боюсь одного берсерка и одного дуралея. А потому, что негоже начать дело да бросить, а то еще закончить, да криво.

— Так закончи дело, — сказал Локи.

— А как? — спросил Хрейн Тёртый.

— Твою вису продувает ветром, как недокрытую крышу. Вот и накрой ее последней строкой, чтоб не сквозило.

— И то верно, — согласился Хрейн Тёртый.

И он сказал вису:

Бродят по долине

Два больших придурка.

Хоть один — Разумник,

Прозван так затем лишь,

Что двоих Долдонов

Для одной долины

Непомерно много...

Вот такая жопа.

— Не ас весть что, — сказал Хродкетиль Зеленый.

— И все же лучше, чем никак, — возразил Хрейн Тёртый.

— А мне нравится, — заявил Локи. — Я вообще люблю думать о жопе.

— Это все потому, что у тебя самого нет задницы, — пояснил Хрейн Тёртый.

— Ничего, — сказал Локи. — Скоро я и моя задница воссоединятся и будут жить долго и счастливо. Но что мы все о моей заднице? За ней, думается, неплохо присматривают, так что не о чем беспокоиться!

— Так уж у нас, мужчин, повелось спокон веку, — заметил Хрейн Тёртый. — Чем бы ни начали заниматься, все заканчивается жопой. Я уж и не помню, о чем мы тут давеча рассуждали.

— О числе «тринадцать», — сказал Локи.

— Тогда продолжим, — сказал Хрейн Тёртый.

И они замолчали. Потом Хродкетиль Зеленый и приблудный ас, который называл себя Локи, выпили браги, а Хрейн Тёртый — воды из ковша. И беседа потекла своим чередом.

— А чего у тебя в хозяйстве есть такого, что можно сосчитать до тринадцати? — спросил Хродкетиль Зеленый.

— Была у меня без малого дюжина овец, — сказал Хрейн Тёртый. — А потом одна овца принесла несколько ягнят, и стало у меня овец ровно тринадцать.

— Случается и такое, — согласился Хродкетиль Зеленый. — И как же ты поступил?

— Я ждал до вечера, — сказал Хрейн Тёртый, — не родится ли у какой-нибудь овцы еще один ягненок. Потому что сердце у меня было не на месте от одной мысли, что вокруг дома бродит тринадцать овец, и все голодные, что твои тринадцать волков. Но сгустились сумерки, а ягнят больше не появилось.

— Тебе следовало подождать до утра, — сказал Хродкетиль Зеленый.

— Я бы не уснул той ночью, — сказал Хрейн Тёртый.

— Нужно было поставить перед собой добрый жбан браги, — сказал Локи. — И все дурные мысли мигом покинули бы тебя, словно по волшебству.

— Не привык я пить без закуски, — сказал Хрейн Тёртый.

— И как же ты поступил? — спросил Хродкетиль Зеленый.

— Я взял самый острый нож, какой нашел в доме, — сказал Хрейн Тёртый, — наточил его еще сильнее, а потом вышел на двор и зарезал одну из овец. Ту, что под руку подвернулась.

— И тебе сразу полегчало? — спросил Хродкетиль Зеленый.

— Тролля с два, — сказал Хрейн Тёртый. — Я всю ночь не спал, обдирая да разделывая эту проклятую овцу. Должно быть, ей было зим сто, не меньше. Это была тринадцатая овца, понимаешь? Будь она пятой, десятой или даже двенадцатой, никаких хлопот с нею не было бы и в помине. А так она меня едва в гроб не вогнала. Вернее, это была жена моя, Мимра-бьярмка, что чуть не съела меня живьем, вместо той овцы. Видишь ли, то была какая-то особенная овца, больше других ей по нраву. Или они росли вместе, в одном загоне, я так и не понял. Нет, недаром это число мне не нравится. Есть в нем что-то неприятное.

— А какой сегодня день? — вдруг спросил Хродкетиль Зеленый.