…Андрей. Он медленно плыл надо мной в своем кресле и смотрел на меня, вывернув шею.

Подумать только, ведь я могла сделать правильный выбор подъемника и сейчас плыть рядом с ним над верхушками деревьев…

Я загляделась на Андрея и пропустила еще одну палку. Очередь зашумела и потребовала убрать меня с дороги, но я не обиделась, а подумала, что сейчас Андрей уплывет от меня окончательно, и ловко поймала палку.

Теперь мы двигались почти параллельно: Андрей наверху в кресле, а я внизу на палке. Двигались и неотрывно смотрели друг на друга. Это не было навязчиво: Андрей делал вид, как будто он смотрит вниз на снег, а я делала вид, как будто смотрю наверх в небо, к тому же мы оба были в этих огромных горнолыжных очках.

Это было счастье. Но счастье всегда непросто, поэтому я свалилась с подъемника. А как же мне было испытывать счастье, делать вид, что я любуюсь природой, и одновременно сохранять равновесие?

Падая, я подумала, как была права, что не поехала на кресельном подъемнике, — неприятно было бы лежать на снегу бездыханным телом! А так я просто неожиданно выпустила из рук палку и как кегля завалилась набок, стараясь сохранять приятное выражение лица.

Мой инстинкт самосохранения меня подвел, из-за него мне пришлось уползти с лыжни на четвереньках прямо на глазах у Андрея…

Андрей медленно уплыл на своем кресле, а я осталась на снегу и долго не могла надеть лыжи — очень уж увертливые. Наконец надела и полезла на склон — сложный, почти черный склон с наклоном наоборот.

Мне очень мешали лыжи и палки, а то бы я ни за что не упала в позу лягушки — это такая спортивная горнолыжная поза, когда ты лежишь на животе, ноги широко расставлены, а лыжи воткнуты глубоко в снег.

Все меня объезжали, а у меня никак не получалось встать, поэтому я решила немного тут отдохнуть, не снимая лыж, — в конце концов, я никуда не тороплюсь.

Я некоторое время лежала беспомощной раскорячкой и боялась — вдруг кто-нибудь об меня споткнется. И у меня начал развиваться комплекс жертвы. Я беспомощно закрыла глаза и положилась на судьбу, как вдруг кто-то сзади приподнял меня за воротник и поставил на ноги. Я посмотрела вслед этому доброму человеку — Андрей… Напрасно он так быстро улепетывает от меня по склону — я еще никогда в жизни не бегала за мужчинами. Мне мешают тяжелые ботинки и женская гордость.

Вопрос борьбы за мужчину вообще очень неоднозначен. У Андрея есть другая женщина, привлекающая его определенными качествами. Екатерина Андреевна блондинка, умеет лечить зубы. И зачем мне мчаться за ним по склону, если у меня все равно нет этих качеств, — чтобы еще раз насильно продемонстрировать ему себя — не блондинку, не умеющую лечить зубы? Нет уж, насильно мил не будешь.

И я отправилась наверх. Решила, еще немного покатаюсь, но без фанатизма, — доеду до кафе. И немного там посижу — должен же Андрей когда-нибудь выпить кофе и съесть блины с ветчиной.

Пока я сидела в кафе (два часа пятнадцать минут, полпачки сигарет, четыре глинтвейна, вообще-то я почти не пью, очень быстро пьянею), ко мне подходили знакомые, так что я скоро оказалась за столом не одна — восемь человек, не считая Ольги с Олегом.

Когда Андрей вошел в кафе, я находилась в центре внимания всех восьми человек, не считая Ольги с Олегом, — у каждого в жизни бывают звездные моменты, когда чувствуешь себя в ударе.

Я увидела Андрея и тут же начала еще громче смеяться и кокетничать (Ольга потом утверждала, что я почему-то кокетничала с ней). Я делала это специально, чтобы Андрей понял, что я на него не обижаюсь и мы можем остаться друзьями. Но Андрей не подошел ко мне, только издали кивнул Олегу, и тогда я засмеялась еще громче и весело помахала ему рукой.

После этого не присоединиться к моей веселой компании было просто невежливо, но Андрей не подошел, а, наоборот, сел ко мне спиной за самый дальний стол.

Как ужасно несправедливо устроена моя жизнь. Совсем еще недавно Андрей касался меня с любовью, мы смеялись и говорили обо всяких интимных вещах: о политике, о детстве, о книгах… И вот теперь сидим как чужие, и я смотрю на его спину через весь зал, через жареную курицу, солянку и блины с ветчиной…

Я приняла решение. Перед этим я еще выпила два глинтвейна, все равно я не собираюсь больше кататься. Приняла решение и направилась к нему через зал. Я собиралась передать привет моему лечащему врачу Екатерине Андреевне, а Андрей в ответ мог бы спросить, какие у меня творческие планы…

По дороге я немного замешкалась — почему-то очень трудно было идти. Андрей спокойно, с невозмутимым лицом поднялся, взял со стола свои очки и перчатки и направился к выходу…

…Ох! Последний раз я испытывала такой стыд, когда в пятом классе написала записку одному мальчику, а он в ответ только покрутил пальцем у виска. Мальчик был как Андрей, особенный, — от любви к нему наши девчонки умирали всем коллективом… Не везет мне с такими мальчиками, они не для меня, могла бы уже и знать в моем возрасте.

Почему-то самым обидным для меня было не то, что он меня больше не любит, — каждый человек имеет право разлюбить меня и полюбить другую. Но дружба-то, дружба! Почему наша дружба должна исчезнуть?! Это и было главное, невыносимо обидное предательство, — Андрей не захотел остаться со мной друзьями…

— Мужчина может предать, а вино — никогда, — сказала я Ольге. Сама я этого не помню, но она уверяет, что я так сказала, странно. Думаю, я вдруг ощутила себя героем произведений Ремарка — разочарованный в жизни, преданный женщиной, много пьет и непрерывно курит. Поэтому и я выпила еще парочку глинтвейнов. Другого объяснения у меня нет.

Как только Олег посадил меня в машину, я сразу же уснула. Длительные спортивные усилия на свежем воздухе очень изматывают.

Вообще я очень люблю спать. Проснешься, а все неприятное исчезло. Как будто случайно порвешь страницу в книге, потом быстро захлопнешь книгу, поставишь в шкаф, и все — она стоит там как ни в чем не бывало, будто никто ее и не брал.

Но когда я проснулась в моем дворе (Ольга уверяет, что ей пришлось потереть мне щеки снегом, странно), оказалось, что все мое неприятное осталось при мне. Я проснулась с мыслью о том, что сегодня я потеряла Андрея навсегда.

Вскоре пришли гости. Ирка-хомяк привела ПетраИваныча и незнакомого симпатичного гостя.

— Это тебе, — гордо сказал мне ПетрИваныч. — Жених. Разведенный, обеспеченный. Он мой оппонент по бизнесу. Только вот… нет, ты не думай, у него это… абстиненция. Он не пьет, потому что уже вылечился.

Оппонент по бизнесу не пьет, ну а я еще выпила с гостями, и правильно сделала, потому что у меня уже начало портиться настроение. А зачем мне быть сухим алкоголиком, который не пьет и из-за этого имеет такой плохой характер, что лучше бы пил? Я предпочитаю быть веселым алкоголиком, добродушным алкоголиком, жизнерадостным алкоголиком, забывшим, что Андрей не подошел к нему в кафе в Коробицыне.

Ближе к ночи я наконец поняла, как люди спиваются. Просто они не могут сами справиться с тоской и внутренним опустошением. Они думают: «Жизнь не удалась. К тому же я все равно уже выпила, так не выпить ли еще немного?..»