– Это есть мои деньги! – все-таки встрял Камаль. – Этот шакал они я украсть! – И он ткнул пальцем в сторону Абузярова.

– Ты заткнешься или нет, полено с глазами! – заорал на него участковый.

А вот Абузяров, с трудом сдерживая довольную улыбку, заявил:

– И этого гражданина я тоже вижу в первый раз!

– Что же вы тогда на них напали? – спросил следователь.

– Я?! – изумился Виль. – Да я же просто шутил!

– Вообще-то ваши шуточки на статью тянут, – заметил следователь и спросил Харитонова: – А что это за документ был вам оставлен?

– Я его уже вернул владельцу, господину Камалю, – ответил тот.

– Покажите-ка, что это у вас там? – потребовал следователь, и араб нехотя протянул ему свое свидетельство.

Участковый, вскочив с места, стал смотреть через плечо коллеги на документ, но что они могли там разобрать?

– Это еще что за филькина грамота? – воскликнул участковый.

– Он по-арабски написан, – объяснил я. – Это свидетельство, подтверждающее, что шейх Камаль является прямым потомком пророка Мухаммеда. Да там и фотография есть!

– А вы откуда знаете? – напустился на меня участковый. – Вы что, эти закорючки читать умеете?

– Нет, но Камаль сказал... – начал было я, но участковый насмешливо перебил меня:

– Да мало ли что он сказал? Может, вы и тому, что он арабский шейх, верите?

– Верю! – твердо сказал я, и Камаль благодарно на меня посмотрел.

– А вот мы доверчивостью не страдаем! – отрезал он. – А вдруг это написано вовсе не по-арабски, а по-грузински, по-армянски или по-азербайджански и это справка об освобождении из мест заключения? Чего же он тогда от меня в прошлый раз удрал, если ни в чем не виноват?

– Он первый раз в России и очень испугался, – попытался объяснить я.

– Человеку с чистой совестью нечего бояться милиции! – наставительно сказал следователь.

– Камаль! Придется все-таки звонить в посольство, а то тебе же хуже будет, – сказал я, поняв, что перед бедным арабом вполне реально маячит по крайней мере «обезьянник», причем на неопределенный срок.

– No! Never! – в ужасе закричал несчастный шейх.

– Вот видите! – торжествующе воскликнул участковый. – Уж чего-чего, а это я со школьных лет знаю! No значит «нет»! Видно, он у себя дома что-то такое устряпал, что теперь туда и носа показать не смеет. Решил в России отсидеться? – напустился он на араба. – А Россия тебе не проходной двор и не помойное ведро, чтобы сюда всякая нечисть лезла!

Я смотрел на все это и видел, что даже наш чистосердечный рассказ ничего не изменит, потому что в глазах милиции мы были априори виновны, только пока непонятно в чем, и я решил немедленно это выяснить.

– В чем конкретно нас обвиняют? – спросил я.

– Вопросы здесь задаем мы! – отрезал следователь.

– Но вы все же можете ответить, мы арестованы или задержаны? – настаивал я.

– Свою юридическую грамотность показываешь? – нехорошо усмехнулся участковый. – Ты еще о праве на один звонок вспомни!

– Да, я хочу позвонить жене, чтобы она привезла сюда адвоката, – подтвердил я.

И тут, словно услышав мои слова, зазвонил мой мобильный. Я достал его и совсем собрался было ответить, как следователь жестко сказал:

– Отвечать не положено!

– Но я могу хотя бы посмотреть, кто это звонит, – заметил я.

Номер оказался мне неизвестен, и я подумал, что это, наверное, какой-нибудь заказчик насчет проведения экспертизы. Я собрался было выключить телефон и убрать его в карман, но тут участковый резко выхватил его у меня и сказал:

– Небось сообщник заволновался!

– Сообщник чего? – стараясь оставаться спокойным, спросил я, но он мне ничего на это не ответил, и я пояснил: – Этот номер мне не знаком!

– Посмотрим-посмотрим! – зловеще усмехнулся он.

Участковый переписал цифры на листок бумаги и многообещающе заявил:

– А вот мы сейчас этот номерок «пробьем» и узнаем, кому это ты вдруг потребовался.

Он выключил мой телефон и, положив его рядом со следователем, вышел из комнаты, а я с тоской подумал, что заказ, кажется, накрылся, потому что вряд ли кто-нибудь захочет иметь дело с человеком, вызывающим столь пристальный интерес милиции. А жаль, деньги нам с Марусей были бы сейчас очень кстати, тем более что премия за лошадь явно накрылась!

– Не расстраивайтесь, Маша, – успокоил меня один из моих ребят. – Мы сейчас что-нибудь придумаем!

Они о чем-то тихо посовещались, а потом, решительно подхватив Юрича под руки, потащили к машине.

– Поехали! – предложили они мне.

– Куда? – встрепенулась я.

– Для начала к вам на дачу, и будем мы это тело в чувство приводить, – сообщил мне второй.

Я быстро села за руль и мигом домчалась до дома. Там парни выволокли сторожа и усадили на стул, на котором тот никак не хотел сидеть и все время норовил сползти на землю, что у него очень хорошо получалось. В конце концов парням надоело все время поднимать его и сажать обратно, и они, поставив рядом несколько стульев, а они у нас в саду пластиковые, чтобы не приходилось их постоянно на время дождя в дом затаскивать, просто положили его на них и, взяв поливочный шланг, начали окатывать его водой, причем напор был прямо-таки как из брандспойта. Я же в это время нервно мерила ногами дорожки сада и, полная самых дурных предчувствий, все набирала и набирала номер мужа, но его сотовый не отвечал.

Тем временем, почувствовав на себе холодную воду, Юрич сначала слабо зашевелился, подавая первые признаки жизни, а потом и вовсе очнулся, открыв глаза, но, судя по его бессмысленному взгляду, до окончательного протрезвления было еще далеко, и парни продолжали щедро поливать его. Наконец Юрич пришел в себя настолько, что стал пытаться увернуться от струи воды, обзывая парней «фашистами» и клятвенно заверяя их, что он все равно ничего не скажет – видимо, у него в голове что-то перемкнуло, и он возомнил себя партизаном на допросе в гестапо, а потому ни в чем не желал признаваться. Решив, что клиент доведен до нужной кондиции, ребята выключили воду, чтобы приступить к расспросам, но не тут-то было – не знаю, как уж у него это получилось, но мокрый практически до костей Юрич умудрился снова уснуть, свалившись при этом со стульев на землю, и не проснулся даже от этого.

– Пока не проспится, толку не будет, – устало сказали ребята.

Я в отчаянии смотрела на неподвижную фигуру на земле и лихорадочно соображала, что же можно еще предпринять. Наконец меня осенило.