Всплыл из глубины взрослый дельфин, забрал у дельфинят медную трубу и сыграл грустный блюз воспоминаний, от которого замер восхищенный подводный мир, и маленькие дельфины пристали ко взрослому, когда тот кончил музыку: дядя, мол, расскажи, где ты научился так хорошо играть на трубе? На что дельфин ответил: история чудесная, ребята, об этом могли бы рассказать только двое на свете: я да тот старый ворон, который уронил в море трубу, — и это присказка, не сказка, сказка будет впереди.

И нарисовал дельфин с первого же раза великолепный плакат. Тему я сам выбрал из авторских заявок, называлась она «Мойте овощи и фрукты». Дельфин, правда, не знал, что это такое, овощи и фрукты, но мы зашли на Дорогомиловский рынок и я показал ему свеклу, морковку, грузинские привозные яблоки, лук и петрушку. Рисунок он сделал выразительный, закомпоновал плакат весьма удачно, а с цветом справился просто великолепно, — он, оказывается, видел все в холодной гамме, и его плакат отличался от довольно беспомощных этюдов с натуры, как небо от земли. Словом, первый опыт удался, и я заочно провел эскизы и оригинал через художественный совет. Плакат был принят, и дельфин вскоре получил свой первый гонорар. Правда, его пришлось выписать на одного моего знакомого, ибо у дельфина не было документов, и подставное лицо, оставив себе ровно на бутылку, как было договорено, остальное отдал мне, а я снес деньги дельфину. Он был весьма рад, ибо я успел растолковать ему значение и назначение денег, и первый гонорар решил употребить на покупку одежды. Я этим мог бы, объяснил он, продлить время пребывания на суше, ведь под одеждой не так быстро высыхала бы моя кожа. Что ж, пошли в магазин готового платья. Но тут явилась проблема; у дельфина не было ног и он не мог надеть обычные мужские брюки. Я подумал и предложил купить брюки самого большого размера, влезть ему в одну штанину, а вторую завернуть и пристегнуть булавкой к поясу превратиться, таким образом, в одноногого калеку. Затем мы достали бы где-нибудь костыли, и дельфин, сунув их под мышки, стал бы передвигаться по земле гораздо увереннее, чем раньше. Выгода была еще и в том, что я мог привести его в таком виде на худсовет, представить как инвалида, и тогда его работы проходили бы гораздо легче — кому охота обижать несчастного? Однако эти соображения не понравились честняге дельфину. «Пусть, — сказал он, — в искусстве процветает свободная конкуренция без всяких скидок, на то оно и искусство». И брюки покупать не стал, ограничился тем, что купил меховой жилет, шарфик в клетку и шляпу. Одевшись в новое, он взглянул на себя в зеркало и нашел, что выглядит вполне хорошо. «При моем телосложении я могу обойтись и без штанов», — сказал он, с самодовольным видом поправляя старый, потресканный ремень на животе. Походка у него была довольно необычной, ведь он, так сказать, прыгал на одной ножке, но в столичной толпе, где бегало столько оборотней, иные далее на четырех ногах с копытами или когтями, появление прискакивающего дельфина ни у кого не вызывало удивления. А в новой шляпе, в жилете да с шарфом вокруг шеи дельфин смотрелся настоящим пижоном. Что ж, вкус у малого был, это стало ясно по тому, как он уверенно и вполне самостоятельно нашел свой стиль одежды, подчеркивающий принадлежность его к художественной среде.

Мы зашли в гастроном, и на остатки денег дельфин купил себе килограмм серебристого хека, а мне — пакетик засахаренных орешков. Жить вполне можно, сказал он, на ходу глотая одну рыбину за другой, я хотел бы сделать еще что-нибудь для вашего издательства, мистер Белка. Мы прошли на бульвар, сели на скамейку, я вынул из портфеля бумаги и показал ему темы: будьте добры, сэр, любую из них на выбор. Это что, спросил он, я ведь читать еще не научился. Это оживление мертворожденного ребенка. А это? «Пьянству бой». Ну, сказал дельфин, все слишком мрачно или воинственно. А вот, мистер дельфин, на мой взгляд, подходящая для вас тема плаката: «Мой веселый звонкий мяч». Это упражнения с мячом для детей дошкольного возраста. Что ж, вполне подходит, я с удовольствием возьмусь за эту тему.

И он сделал отличный плакат на голубом фоне, напоминающем море, где резвились с мячом маленькие дельфинята и коричневые детишки. Рисунок, плакатное решение, яркость красок — все это было настолько симпатично, что на худсовете заинтересовались, кто художник. Я ответил, что он пока болен, сломал ногу и вынужден сидеть дома, а работы присылает мне через курьера. Кузанов, главный редактор издательства, выразил желание увидеть талантливого нового художника, когда тот выздоровеет, «Я всегда приветствую, — сказал он, — если наши ряды пополняются, э-э, хорошими художниками». Все это я рассказал дельфину и поздравил его. Мы стали с ним обсуждать, можно ли будет ему и в самом деле показаться на худсовете.

Дело затруднялось тем, что редакция наша находилась довольно далеко от реки, потом — у дельфина не было никакого документа, удостоверяющего личность, ведь потребовалось бы заполнение всяких бумаг в бухгалтерии я заведение личной карточки в отделе учета творческих кадров. Допустим, я мог бы отдать свой диплом художественного училища, благо, что у меня был еще один, Полиграфического института. Но нужен был паспорт. Я Долго ломал голову, как быть, и наконец придумал. Мой знакомый, на чье имя до сих пор высылались гонорары дельфина, был человеком покладистым, хотя и пьющим. Я предложил ему за вознаграждение потерять паспорт, то есть отдать его мне, а самому заявить, что паспорт утерян, заплатить за мой счет штраф и получить новый документ. Он не задумываясь согласился, ибо безгранично доверял мне, и вскоре у дельфина был паспорт на имя Семена Никодимовича Нашивочкина. Даже фотографию не пришлось переклеивать — физиономия у настоящего Нашивочкина была столь неопределенной, что вполне могла сойти и за дельфинью. Настал день, когда я, убедившись в полном усвоении дельфином всех моих инструкций, повел его в издательство.

Введя перед началом худсовета к Кузанову, я представил нового художника и, понизив голос, добавил с прискорбием:

— Он немой, Павел Эдуардович.

Кузанов мгновенно отреагировал, еще раз доказав, что недаром пользуется славой острослова и юмориста:

— Тогда, чур, будет мой!

— Вы не так меня поняли. Я хотел сказать… — начал было я.

— Я вас отлично понял, — перебил он меня. — Ну, а слышать-то он слышит?

— Со слухом все в порядке, — сказал я, несколько смешавшись. — А онемел он внезапно, после гриппа. Это у него должно пройти. А так, в остальном, все вполне в норме.

— Слава богу. Но мне помнится, э-э, э-э, вы говорили, что он хромой? вдруг осклабился главный, полуоборачиваясь к своему заместителю Крапиво. Хромой, не правда ли, Петр Сергеевич?

— Кх-м, — прокашлялся вместо ответа Крапиво.

— У него была сломана нога, это верно, — ответил я. — Он и теперь немного прихрамывает.

— Значит, хромой, немой, но вполне герой? — обратил наконец свой благосклонный взор Кузанов на дельфина.

Тот, не будь дурак, сразу уловил стиль главного редактора, всем сердцем воспринял его благожелательное барское хамство и решил подыграть ему: закивал головою, заулыбался во весь рот, разыгрывая простака, затем выпрямился и браво выпятил грудь.