Что же касается Сталина, то появление потенциально мощного восточного соседа стало для него геополитическим кошмаром. Ни один российский правитель не мог игнорировать огромнейшую демографическую разницу между Китаем и Россией при наличии протяженной границы в 2000 миль: китайское население, насчитывавшее более 500 миллионов, соседствовало с менее чем 40 миллионами русских в Сибири. На какой стадии развития Китая цифры начнут что-то значить? Наличие подобия консенсуса по идеологическим вопросам больше подчеркивало, чем уменьшало озабоченность. Сталин, слишком большой циник, ни на минуту не сомневался в том, что когда сильные восходят на вершину (как они думают, при помощи своих собственных сил), они отчаянно сопротивляются претензиям на высшую истину со стороны союзника, каким бы близким этот союзник ни считался. Сталин, изучив и раскусив Мао, должно быть, прекрасно понимал: тот никогда не уступит превосходства по вопросам своего учения.

Во время пребывания Мао Цзэдуна в Москве случился эпизод, ставший весьма симптоматичным как в свете чреватых напряженностью отношений внутри коммунистического движения, так и с учетом роли, которую играют и будут играть США в нарождающемся «треугольнике». Поводом стала попытка госсекретаря Дина Ачесона ответить на хор внутренних критиков по поводу того, кто «потерял» Китай. По его указанию Государственный департамент в августе 1949 года опубликовал Белую книгу о крахе Гоминьдана. Хотя США по-прежнему признавали гоминьдановцев законным правительством всего Китая, в Белой книге они описывались как «коррумпированные, реакционные и неспособные»[173]. В итоге Ачесон в сопроводительном письме Трумэну по поводу Белой книги делал вывод и рекомендовал:

«Катастрофический результат гражданской войны в Китае является неприятным, но неизбежным фактом, выходящим за пределы контроля со стороны правительства Соединенных Штатов. Ничто из того, что делали или могли бы сделать США в пределах разумного и с учетом их возможностей, не могло уже изменить этот итог… Это явилось результатом внутренних китайских сил, на которые наша страна пыталась оказывать влияние, но не смогла»[174].

Выступая 12 января 1952 года в Национальном пресс-клубе, Ачесон усилил главную мысль Белой книги и выдвинул новую всеобъемлющую азиатскую политику. В его речи содержалось три пункта фундаментальной значимости. Первое: Вашингтон умывает руки в связи с китайской гражданской войной. Гоминьдановцы, как заявлял Ачесон, продемонстрировали как политическую несостоятельность, так и «огромнейшую некомпетентность, когда-либо проявленную каким-либо военным командованием». Ачесон объяснял, что это не коммунисты «создали такие условия», они просто умело использовали обстоятельства, которые предлагались. Чан Кайши сейчас оказался «изгнанником на маленьком острове у берегов Китая с остатками своих войск»[175].

После того как материковый Китай был отдан коммунистам, независимо от произведенного геополитического эффекта, не было смысла и сопротивляться попыткам коммунистов оккупировать Тайвань. Таков, кстати, вывод и документа НСБ-48/2 (NSC-48/2) о национальной политике, подготовленного аппаратом Национального совета безопасности и одобренного президентом США. В этом документе, принятом 30 декабря 1949 года, сделан вывод о том, что «стратегическое значение Формозы [Тайваня] не оправдывает открытых военных действий». Трумэн на пресс-конференции 5 января обратил внимание на то же самое: «Правительство Соединенных Штатов не будет предоставлять военную помощь или консультировать китайские войска на Формозе»[176].

Во-вторых, но по своему значению данный пункт может быть и на первом месте, Ачесон не оставил сомнений относительно того, кто угрожает независимости Китая в долгосрочной перспективе:

«Эта коммунистическая концепция и технологии вооружили русский империализм новым и еще более коварным оружием для проникновения. Что происходит в Китае — вооруженный этим новым видом оружия Советский Союз отторгает китайские северные провинции от Китая и присоединяет их к Советскому Союзу. Этот процесс уже состоялся во Внешней Монголии. Он близится к завершению в Маньчжурии, и, я уверен, из Внутренней Монголии и Синьцзяна от советских агентов идут в Москву очень радостные сообщения. Вот именно то, что там происходит»[177].

Последний пункт в речи Ачесона был даже более глубоким по своим последствиям на будущее. Высказывалось предположение о том, что Китай — ни больше ни меньше — открыто займет позицию Тито. Предлагая строить отношения с Китаем на основе национальных интересов, Ачесон утверждал, что целостность Китая в американских национальных интересах, независимо от идеологии этой страны: «Мы должны придерживаться позиции, которой мы всегда придерживались, — любой, кто нарушает целостность Китая, враг Китая и действует вопреки нашим собственным интересам»[178].

Ачесон обрисовал перспективы новых китайско-американских отношений, базирующихся на национальных интересах, а не на идеологии:

«[Сегодня] день, когда уходят в прошлое старые отношения между Востоком и Западом, отношения, которые в самом худшем варианте были эксплуатацией, а в самом лучшем смысле — патерналистскими. Таким отношениям пришел конец, на Дальнем Востоке взаимоотношения между Востоком и Западом должны быть отношениями взаимного уважения и взаимной готовности прийти на помощь»[179].

Такая точка зрения в отношении коммунистического Китая, высказанная высокопоставленным лицом США, больше не прозвучит на протяжении двух десятков лет, пока Ричард Никсон не сделает подобных предложений своей администрации.

Речь Ачесона была великолепным образом оформлена, чтобы подействовать на самые чувствительные нервы Сталина. И Сталин действительно был вынужден попытаться что-то предпринять в связи с этим. Он направил своего министра иностранных дел А. Я. Вышинского и председателя Совета министров В. М. Молотова с визитом к Мао Цзэдуну, все еще находившемуся в Москве, на переговоры о союзнических отношениях, чтобы предупредить его о «клевете», распространяемой Ачесоном, и фактически предлагая высказать успокаивающие заверения. Это было каким-то истеричным жестом, так не похожим на обычную проницательность Сталина, поскольку сама по себе просьба сделать подобные заверения означает какие-то сомнения по поводу надежности другой стороны. Если полагают, что партнер может дезертировать, то как можно верить заверениям об обратном? Если нет, зачем вообще нужны такие заверения? Более того, и Мао, и Сталин знали, что «клевета» Ачесона досконально описывала тогдашнее состояние китайско-советских отношений[180].