— Он по горло в дерьме, да? — спросил Херм.

— Мы все по горло в дерьме.

— Куинн, я…

— Не надо. — Она вытерла о шорты испачканные в крови руки, поправила лифчик бикини, затем взяла контейнер с водой, из которого Херм не допил, и протянула Харпер.

— Все этикетки выцвели, хотя они все равно на японском, — мгновение спустя сказал Херм, — но, как бы то ни было, у нас есть еда. Скорее всего, рис, возможно, какое-то мясо. Бобы, может, немного фруктов. Не узнаем, пока не откроем.

Куинн снова протянула Харпер воду, но та смотрела куда-то мимо нее.

— Она того, — сказал Херм. — Сбрендила.

Присев на корточки, Куинн поднесла контейнер к губам Харпер и влила ей в рот немного воды. Большая часть стекла по подбородку.

— Напои Джино. — Она протянула контейнер Херму. — Даже если он без сознания, смочи ему губы.

Куинн схватила топор.

— Когда очнется, дай ему попить маленькими глотками. Вероятно, в сознании он будет недолго, но, когда придет в себя, убедись, что попил.

— Ты куда?

— Дежурить. — Она выглянула в дверной проем и посмотрела на джунгли. — Будем делать, как сказал Джино. Защищать позицию.

— Что, если тварь не придет?

— Придет.

— А если нет?

— Тогда мы пойдем искать ее… выманим на открытое пространство… и прикончим гадину.

— Я не уверен, что она живая.

— Чтобы делать то, что она делает, что сделала, нужно быть в некотором смысле живой. — Какое-то время Куинн наблюдала за дождем. — А если она живая, значит, может умереть.

— Как убить то, что уже мертво?

— Уничтожить, — монотонно произнесла она, — стереть с лица земли.

— И как мы это сделаем?

Куинн ничего не ответила, просто продолжила наблюдать за дождем и джунглями.

— Что будет, когда стемнеет? — поинтересовался Херм. — У нас больше нет огня, нет света.

— Будем ждать. Дежурить. Защищать позицию. — Положив топор на плечо, Куинн наконец посмотрела на него. — Либо умрем, защищаясь.

— Мы умрем в любом случае, — тихо сказал он.

— Да. — Куинн повернулась к Херму спиной и двинулась к двери. — Знаю.

* * *

Больше всего ей запомнилась красота. Солнце, ощущение его руки в своей руке.

Они стоят у края воды, смотрят, как медленно накатывают волны, нежно плещутся о песчаный пляж возле их босых ног. Над головой кричат и кружат чайки. Некоторые садятся на каменный мол неподалеку, другие качаются на волнах. Морской воздух чистый и бодрящий, с океана дует свежий ветерок. Жара стоит сильная, но воздух довольно сухой. «Идеальный день, — думает она. — Идеальный день с идеальным мужчиной».

Будто читая ее мысли, он смотрит на нее и корчит рожицу. Он делает так уже много лет и всегда заставляет ее смеяться, хотя эту рожицу она видела тысячи раз.

«Ладно, — думает она, — может, не идеальный, но близко к тому».

Она помнит все. Тот день, их разговор, неторопливую прогулку по пляжу. Помнит, как они смотрели на волны и птиц, как подолгу просто держались за руки, не говоря ни слова. Именно в такие тихие моменты она понимает, насколько сильно любит мужа. Не нужно никаких слов или жестов, достаточно просто быть вместе. Вместе они — одно целое.

Чего она не помнит, так это белых одежд на обоих. Даже когда эти видения предстают перед ней, она сомневается. Она помнит, что была одета в джинсовые шорты, топик и сандалии. Помнит, что на нем были брюки цвета хаки, кроссовки и футболка. Тогда почему они оба облачены в белые, до колен, больничные сорочки?

Они никогда не носили таких, но, похоже, ни того, ни другого это не волнует.

После долгой зимы вернулись солнце и тепло. И поскольку от их дома до пляжа можно дойти пешком, они любят часто прогуливаться здесь, пока не наступит середина лета и на пляже не станет людно и шумно, совершенно по-другому.

В детстве она читала сказки и слушала любовные истории.

Теперь у нее есть своя история любви, только настоящая. Их совместная жизнь, может, и не идеальна, но они счастливы — искренне счастливы. А этим могут похвастаться не все.

— Ты такая романтичная, — говорит он ей, нежно улыбаясь.

— А ты разве нет?

Он пожимает плечами.

— Есть вещи и похуже.

— В некоторых из них я тоже виновна.

Они смеются, сильнее прижимаются друг к другу и продолжают идти по пляжу, увязая ногами в мокром песке.

— Я люблю тебя, — говорит она ему.

Они останавливаются, он берет ее лицо в свои руки и целует так, как всегда: сперва в лоб, затем в кончик носа и наконец в губы.

— Я тоже тебя люблю.

А потом все изменяется. Что-то здесь не так, что-то… что-то не так. И она не понимает, что именно, но чувствует, как это шевелится внутри нее подобно змее, сворачивается кольцами и гнездится.

Что-то падает с неба.

Птицы. Они падают с неба. Одна, затем другая.

Объятые огнем, они падают на землю вокруг них.

— Птицы, они… они горят, они…

Сквозь белые сорочки сочится кровь. Сорочки пропитываются ею, они прилипают к телу словно вторая кожа.

Она тянется к нему, с ее пальцев течет кровь…

Выражение любви у него на лице оборачивается страхом и смятением. Он отпускает ее и медленно пятится прочь. Птицы падают вокруг них огненным дождем.

Она снова тянется к нему, но он уже слишком далеко.

Кто-то кричит. Она не знает, кто именно.

Это ты, Куинн.

Она закрывает глаза, надеясь, что все это дурной сон и что, когда она снова откроет их, все будет хорошо, как прежде.

Но вокруг лишь тьма. Бесконечная, бездонная тьма…

Проснись, Куинн. Проснись.

* * *

Джунгли постепенно стали вырисовываться.

На это ушло какое-то время, но вскоре Куинн осознала, что уснула и только что проснулась. Когда до нее это дошло, она обнаружила, что сидит в дверях, лицом к джунглям, а топор лежит на коленях. Она поднялась на ноги, замотала головой в надежде стряхнуть паутину и лихорадочно огляделась. Ливень кончился, но испаряющаяся сырость окутала остров странным утренним туманом, какого она здесь раньше не видела.

Джино лежал там, где она оставила его, он очнулся и смотрел на нее.

Она поверить не могла, что не только позволила себе заснуть, но и, очевидно, проспала несколько часов. Эта глупая ошибка могла стоить жизни ей и остальным. Куинн вытерла рот, подошла к Джино и присела рядом.