Как только завершилось обратное превращение, Люгер испытал почти забытое чувство безопасности и покоя. Этому чувству было далеко до подлинной умиротворенности, однако Слот позволил себе немного расслабиться и перевести дух.

В который раз его возвращение не сулило ему радости, а безлюдные неубранные комнаты выглядели нежилыми и навевали тоску. Чета Баклусов давно покинула поместье, сочтя своего хозяина погибшим и не забыв прихватить с собой кое-что ценное взамен невыплаченного жалованья. Но сейчас Стервятника меньше всего беспокоила пропажа столового серебра. Полы в доме были покрыты толстым слоем пыли, углы, окна, циферблаты часов и кресла затянуты паутиной, зеркала помутнели и отражали только силуэты.

Первым делом Люгер отправился в свою спальню и отыскал в сундуках зимнюю одежду. Потом он повсюду зажег свечи – много свечей, гораздо больше, чем это было необходимо, – и в разбуженном после долгого сна доме сразу стало светлее и уютнее.

Одевшись и согревшись, Слот невольно стал рассматривать свою руку – ту, что отросла вместо отрезанной, – ведь у него впервые появилось для этого достаточно времени. Он раскрыл ладонь, затем поднес ее поближе к глазам.

На ней не было ни одной линии.

Некоторое время он стоял в растерянности. Для верности провел пальцами по гладкой коже. Убедился в том, что зрение его не обмануло. Тогда что означало полное отсутствие линий на ладони? Еще не написанную страницу в книге судьбы? Но была ведь другая рука, исчерченная символами предопределений…

А может, все гораздо проще, и линии появятся позже, пролягут между складками кожи, будто борозды, пропаханные временем и тяжким трудом, или морщины на стареющем лице? И чем чаще он будет сжимать ладонь, тем быстрее увидит это… Такое объяснение происхождения линий было далеко не новым и начисто отрицало хиромантию. Но разве Стервятник не убедился в зловещем смысле некоторых знаков на собственном печальном опыте?

Лишенная привычных свидетельств ладонь, гладкая, как у мраморной статуи, недолго занимала его мысли. Получив смертельный удар от своего сына Морта, Люгер окончательно избавился от фатализма. Следовало подумать и о более насущных вещах.

Он испытывал звериный голод, и, к счастью, было, чем его утолить. В погребах сохранилось вяленое мясо, сухари и вино.

Он развел огонь в камине, благо хватало заготовленных дров, и пододвинул кресло поближе к кованной решетке. Очистив его обивку от пыли и паутины, уселся поудобнее и вытянул ноги к огню. Вскоре он ощутил приятную истому, и в течение вечера выпил две бутылки вина.

На какое-то время хмель помог ему избавиться от воспоминаний. Пламя и вино согрели его тело и, может быть, даже слегка отогрели околевающую душу. Во всяком случае, он спокойно спал в ту ночь – без сновидений и тревожных пробуждений.

* * *

Люгер безвыездно провел в своем поместье следующие тридцать дней.

Со стороны могло показаться, что он не знает, куда деться от тоски, но это было не так или не совсем так. Он чувствовал в себе незаметные внешне изменения – накопление незнакомой ему самому силы, постепенное вызревание намерения, которое затем вдруг обернется действием – решительным и неотвратимым. Он был подобен медленно натягиваемой тетиве. Приближался момент рокового выстрела. Бедняга Мальвиус и не подозревал, что ему пора готовиться к смерти…

Как ни странно, именно в своем доме Слот снова почувствовал притяжение земмурского меча. Словно невидимый и едва ощутимый шестым чувством луч бил откуда-то с юга – может быть, из Элизенвара, – и порой Стервятник попадал под его влияние. Тогда он осознавал, что для полной завершенности ему не хватает всего лишь одного – орудия мести и войны, которое было больше чем куском стали – оно было союзником.

Он готовился к предначертанному. Нашел бутыль с загустевшим бальзамом и смазывал им раны на груди. Вскоре они перестали его беспокоить. Клинки, хранившиеся в оружейной комнате, местами покрылись ржавчиной и налетом плесени. Он почистил их и приступил к ежедневным упражнениям с воображаемым противником и с манекенами. К нему возвращались былая быстрота движений и легкость выполнения боевых приемов.

По ночам он занимался магией и почувствовал более глубокий интерес к этому сомнительному ремеслу, особенно к тем силам и явлениям, что касались темной стороны. Едва ли не впервые он удостоил своим вниманием старинные книги и свитки, которые составляли самый ценный раздел библиотеки, собранной его более дальновидными предками. Оказалось, что многие редчайшие издания и рукописи избежали разрушительного действия сырости и времени. И только следы на полу напоминали об ущербе, нанесенном Верчедом Хоммусом.

Слоту стало ясно, что он совершеннейший невежда в делах, которые имели по крайней мере двухтысячелетнюю историю. Мир был пронизан благоприятными и гибельными ветрами, дующими в недоступных большинству людей областях жизни, а также течениями, увлекающими к смерти никчемный человеческий мусор…

Одну простую вещь, краеугольный камень магии, он уже знал: в этом мире невозможно победить, можно только отсрочить неизбежное поражение. Темная сторона поймала его в свои сети; обратной дороги не существовало. Он выбрал пугающее знание, и это было началом его мудрости, его старости и его конца…

Долгими зимними ночами он читал книги в переплетах из человеческой кожи и рассматривал рисунки, сделанные младенческой кровью. Из того, что было под рукой, он изготовил свои первые магические инструменты: восковую фигурку Мальвиуса, маленькую арфу, издававшую звуки только в полной темноте и вселявшую тревогу в душу ее создателя своей нечеловеческой музыкой, ажурное колесико на оси из стальной иглы, вращавшееся в фокусе зрительной трубы и вызнававшее тайны звезд, ловушку для призраков – непростительно жестокую игрушку, которая была свидетельством его ученической самоуверенности и опасного неведения.

В этих предметах не было особой необходимости, и он забавлялся ими, испытывая мрачное удовлетворение от своих новых возможностей, но «игрушки» пили из него жизнь и опустошали, как десяток ненасытных любовниц. Сказывалось отсутствие учителя, способного вовремя направить жадного до запретных знаний последователя по верному пути. Да и чей путь считать верным во владениях нездешнего ужаса?

Люгер даже пытался написать магический портрет Морта – примерно такой же, каким был портрет Алфиоса, с успехом использованный оборотнями, портрет, влияние которого в конце концов погубило генерала ордена, – но ввиду того что выращивание волшебных цветов зла потребовало бы слишком долгого времени, работа так и осталась незавершенной.

Несколько раз Стервятник пытался вызвать дух своего отца, но Люгер-старший не являлся на встречу – то ли Слот был слабым медиумом, то ли противодействие слишком велико, то ли дух несговорчив и коварен. Проще всего было предположить, что старик до сих пор жив и посмеивается где-нибудь неподалеку над неизлечимой наивностью своего отпрыска.

Однажды у Люгера возникла мысль обратиться к духу матери, умершей сразу после рождения единственного сына, но что-то удержало его от этого шага – может быть, плохое предчувствие, возникшее, когда он подобрался к последней черте, которую нельзя переступать ни в коем случае.