— Да будет вам. Говорят, что в Варшаве этого не знают только те, кто не спрашивает вовсе.

— Слышал я, что туда по осени много людей съедется, вот и решил пристроить свою партию граппы.

— А что не понравилось «сотрудникам»? Мне не раз говорили, что при выявлении контрабанды они просто заставляли заплатить таможенные сборы, штраф и оставляли человека в покое.

— Да там какая-то чертовщина творится. Во всей бывшей Московской губернии ввели государственную монополию на производство крепкого алкоголя. А то, что идет импортом, то должно подлежать какой-то там сертификации. Вот и оказалось, что у меня не имелось документов, потребных для объяснения происхождения моей продукции. А на слово мне не поверили.

— А что с товаром?

— Конфисковали. На меня штраф наложили. И вообще — пообещали в следующий раз голову оторвать.

— Рисковый вы человек, пан Анджей. Вы же знаете, Александр человек жесткий.

— Да какой риск? Раньше всегда нормально брали. Под крупные торжества легко уходило все, что накопилось за год, а то и более. А тут… — Пан Вайда развел руками.

— Не хочу вам указывать, но я бы на вашем месте завязал с контрабандой. Вообще.

— Отчего же?

— Думаю, вас взяли на особую заметку в этом самом КэГэБэ. Возможно, даже следят. А учитывая, что о вас знает вся Варшава, то… — Степан загадочно улыбнулся.

— Да кому нужен небольшой торговец? Ну привез партию контрабандной граппы. С кем не бывает? Это КэГэБэ больше за всякими одержимыми революционерами бегает.

— Смотрите сами. Я только выразил свои мысли.

Спустя сутки.

Варшавский вокзал Санкт-Петербурга. Анджей Вайда выходит из поезда и направляется на вокзал, намереваясь нанять повозку и поехать далее по делам.

— Вы пан Анджей Вайда? — Пан обернулся и с удивлением обнаружил у себя за спиной спокойного и подтянутого молодого человека в форме нового кроя.

— Да. Вам что-то нужно?

— Сержант Комитета государственной безопасности Аксенов, — кивнул он пану, рекомендуясь, — пройдемте с нами, мы хотим задать вам несколько вопросов.

— С вами? — удивленно переспросил пан Анджей, но тут краем глаза заметил человека в аналогичной форме где-то сбоку от себя. Он обернулся. Да, так и есть, чуть слева и сзади от него стоял еще один такой же молодой человек. Справа сзади стоял третий. Только на форме были погоны не с двумя искривленными уголками, а с двумя прямыми, да и петлицы отличались — у говорящего было два кубика, а у остальных — по два треугольника.[59]

— Да, с нами.

— Вы можете предъявить ваше удостоверение? А то я не очень верю на слово. — Анджей тянул время, пытаясь лихорадочно соображать.

— Пожалуйста. — Сержант протянул Вайде небольшую корочку красного цвета в развернутом виде. Тот глянул на нее, но ничего рассмотреть не мог. Буквы перед глазами запрыгали. Да и вообще — он заметно нервничал.

— Я… я… — Он попятился, озираясь по сторонам, но крепкая рука легла ему на плечо, и он совершенно сник.

— Без глупостей, пан Вайда, пройдемте, — сказал сержант и сделал приглашающий жест в сторону, куда Анджей и двинулся в совершенно перепуганном и подавленном состоянии.

Спустя три дня в новой общеимперской газете «Известия» появилась заметка о том, что был задержан некий Анджей Вайда, который занимался сбытом алкоголя, опасного для жизни. В частности, указывалось, что в пригороде Варшавы у него имелась небольшая мастерская, где он изготавливал поддельные напитки из совершенно непотребного сырья.

Манифест от 1 июня 1868 года вышел достаточно буднично и был принят российской общественностью весьма спокойно. После той кровавой бани в конце 1867 года, когда практически без суда и следствия хватали и отправляли на опыты высокопоставленных заговорщиков, элита Российской империи была настроена крайне конструктивно на все, что предлагал Император. Лишь бы их здоровью непосредственно ничего не вредило. Это выглядело очень необычно. Такое совершенно уникальное единение всей аристократии в одном одухотворенном порыве патриотизма и имперской преданности. Особенно ситуация вызывала шок у тех, кто хорошо помнил времена Николая I и Александра II, когда верхушка дворянства практически управляла государством по типу того, что творила в свое время польская шляхта. А тут… все притихли, заткнули свои языки в известное место и преданно заглядывают Императору в глаза. Даже если и считают, что он не прав.

Последней каплей, сломившей сопротивление аристократии, стала показательная борьба с преступностью в Санкт-Петербурге в ноябре-декабре 1867 года. Ни один Император никогда так быстро, жестко и технично не подавлял сопротивление и волнения. Самое страшное в их памяти — «утро стрелецкой казни» — показалось им невинной забавой по сравнению с тем, как люди Александра повели себя в тогда еще столице Империи. Тихо и аккуратно перестрелять практически весь преступный мир Санкт-Петербурга за пару месяцев — это впечатляло. Иными словами, элите прозрачно намекнули, что в случае необходимости, никто не постесняется также «навести порядок» и в других местах.

Так что аристократия и крупная буржуазия поджала хвост и стала играть по правилам, предлагаемым Александром. По крайней мере, вариантов у них особенных не оставалось. Особенно при зримой вездесущести КГБ, который, казалось, стремительно развивался, охватывая контролем самые разные аспекты бизнеса и политики и не оставляя без внимания никого и ничего. Да так, что разного рода Остапам Бендерам, агентам влияния иностранных разведок и прочим вредителям начинало казаться, будто их нахождение на свободе становится явлением, сугубо временным. Да и дураки, коих, как водится, большинство среди фрондирующей публики, получали профилактическую порку, укрепляясь во мнении, что с нынешней властью лучше не шутить. Самое интересное, что столь феноменальные результаты достигались отнюдь не раздуванием штатов Комитета, а в основном грамотной работой с информацией: в газетах сообщалось практически обо всех случаях арестов и разоблачений, но материал подавался так, будто это лишь верхушка огромного айсберга. Также массовым порядком запускались слухи, что вездесущие агенты КГБ видят и фиксируют буквально все, а для их подтверждения периодически устраивались регулярные маски-шоу с мельтешением групп «людей в штатском», среди которых, впрочем, подавляющее большинство составляли курсанты, проходящие практику. Саша понимал, что такое пускание пыли будет действовать недолго, максимум два-три года, да и то потому, что еще слишком свежа память о недавней шокотерапии. Но и столь краткого ослабления активности «темного элемента» было достаточно. Через три года ряды имперских спецслужб пополнятся нынешними курсантами и на смену кажущейся силе придет реальная, позволяя спокойно и вдумчиво продолжать работу по «выведению за скобки» явных и скрытых противников реформ, да и Империи в целом.