один кент зажигает с чикой, что в одной тусе с покойницей была. Это только после смерти Вики выяснилось. Она скрывала. Вика, в смысле.

– А к тебе-то это как прилетело? – спросил третий из этой группы.

– Ну как… Она кенту проговорилась, а кент по пьяни передо мной хвастанул…

– Ладно. Пошли отсюда. Курить охота. – Деваха с пирсингом полезла в рюкзак и достала сигареты.

Туманов, до этого не слыхавший о Трезубцевой, нашел её в Интернете, познакомился с её опусами. Если услышанное правда, есть над чем поломать голову. Постепенно у него выстраивалась стратегия грядущей беседы с черноволосой.

* * *

Артём Шалимов с наслаждением, свойственным обычно никому не нужной свободе, бродил в тот вечер по городу в ранний февральский вечер, когда темнота сбивает с толку и не даёт определить, сколько на самом деле времени. Бродил без цели, надеясь, что жизнь подарит ему приключения. Сидел в разных заведениях, где заказывал только сок, изучал людей, поражался, как они бессмысленны в поисках веселья, но в то же время страстно желал присоединиться к ним.

Потом ему надоели бары, и он просто погрузился в город, выбирая перспективы, углы, повороты, переулки, которые выглядели заманчивее. Ветер, до этого несколько вальяжный, сердито усиливался, дул в лицо, обжигал, но Артёма это не вынуждало прекратить прогулку. Напротив, это заставляло всё внутри ликовать, особенно когда он видел, как прохожие наклоняют головы, поднимают воротники, кутаются в шарфы, а он идёт прямо, наперекор чему-то хоть и выдуманному им, но всё же требующему воли в противостоянии. Безотчётно он снова вышел на Невский, хотя полагал, что всё время отдаляется от центра. Самая безразличная к людям улица в Северной столице, самая эгоистичная! Ему стало остро жалко себя. Удовольствие от прогулки, бодрость от холода, душевный подъём отвалились от него, как штукатурка отваливается от старой стены.

Он совсем один и всегда был один. Между ним и миром неизменно стояла его боязнь сделать что-то не так. А почему не так? В чём это «не так»? Надо было постоянно соблюдать некие правила, чтобы причислять себя к достойным членам общества. А само общество достойно? Не так уж неправы друзья Майи, что бунтуют.

Все прочитанные им книги сейчас предлагали ему своих героев для сравнения, но никто не подходил.

Красивый, сказочный, прихотливый даже для здешней архитектуры дом Зингера, ныне Санкт-Петербургский дом книги, почему-то заставил его остановиться. Он ещё не закрылся, в больших окнах виднелись книжные стеллажи, задумчивые неторопливые посетители. «Молчите, проклятые книги». Вспомнился Блок.

Некоторое время он колебался. Потом всё же открыл тяжёлую дверь.

Особое книжное тепло вперемежку с запахом одежды.

Народ передвигался между стеллажами, перелистывал тома, ставил их обратно и вынимал другие. Эта картина чуть успокоила его. Всегда успокаивало, когда рядом занимаются делом. Жалость к себе притупилась.

Он побродил по залам, всматриваясь в корешки, поражаясь тому, как много всего на полках, и особенно тому, что тома, за которыми в его детство и юность гонялись и готовы были отдавать любые деньги, теперь выглядели никому не нужными и печальными. Сам покупать ничего не стал. «Сперва дочитаю “Брисбен”», – успокоил он себя, направляясь к выходу.

О Майе он всеми силами старался не вспоминать.

Люди преодолевали парадное безразличие города. Одни – нарядные, весёлые – искали в нём приключения, другие шли грустные, подавленные, уставшие от постоянных неудач, третьи затаились в его домах, подворотнях, дворах, ждали добычу, только не ведали какую.

Его окликнули две девицы. Вернее, окликнула, конечно, одна. Но было их две. Периферийным зрением он это отметил. Он не ожидал такого и никак не отреагировал. Даже головы к ним не повернул.

Они мгновенно потеряли к нему интерес.

Одна из них прикурила и дала зажигалку другой.

Он прошёл несколько метров, потом что-то с ним произошло, и он вернулся. Девицы оглядели его как абсолютно незнакомого: чего, дескать, надо?

– Может, пива со мной попьёте? – сам себя не узнавая, бодро произнёс Артём.

Смутное желание совершить нечто запретное, пойти против себя, против здравого смысла, опроститься, встать в один ряд с жизнью, которая страшит. Вот что двигало им! Вовсе не похоть…

Девицы, как по команде, глупо и натянуто ему улыбнулись. И согласились. Кто бы мог подумать?

Одна из них представилась Аней, вторая – Светой. Они заявили, что лучшее пиво подают на Рубинштейна, и им следует непременно двигаться туда. Артём не имел ничего против.

По дороге Аня и Света умело вызнали у него, откуда он приехал и где остановился. Они были так милы, будто всю жизнь ждали встречи с ним. Шалимов вёл себя простодушно, отвечал на все вопросы. Не мог по-другому. Он, разумеется, слышал и о клофелинщицах, и о разводчицах, но сейчас его не волновало, кто его случайные попутчицы. Его влекло что-то, чему он не сопротивлялся. Если клофелинщицы, так тому и быть. Разводчицы? Ну и хорошо. Пусть разведут его. Что случится, то и случится.

Когда они спустились по ступенькам в бар, несколько пар пьяных глаз присосались к ним, как комариные жала.

* * *

Кабинет Елисеева походил на штаб командования какой-нибудь сложнейшей военной операцией. На столе были разбросаны карандаши, бумаги. То Туманов, то Шульман принимались ходить туда- сюда. Только Елисеев сидел.

За день многое поменялось. Предположения и разрозненные факты начали складываться во что-то цельное. Начальной точкой в построениях Елисеева стал повреждённый замок. Кому и зачем понадобилось проникать в квартиру Рахметовых? Тому, кто хотел что-то из неё забрать в отсутствие хозяев? Или тому, кому, кровь из носа, велели что-то туда доставить? Скорее всего, второе. По всей видимости, Багров с его напарником решили не пасти бесконечно Рахметовых, а просто подбросить им огромную партию наркоты, чтобы взять с поличным. Выгода прямая! Или от начальства получат похвалу и новые звания, или сдерут с попавшихся хорошие отступные. Почему так много? Видать, они там не без греха. Приторговывают сами дурью только так. Вот и решили легализовать побольше разом. Потом изымут, а дальше запишут как изъятое раз в пять меньше. Остальное в свой оборот. Не исключено, им нужно было таким образом подмять адыгейцев под себя и потом крышевать. Обнаглели донельзя. Как пить дать, они завербовали кого-то из соседей, и это он впустил их в подъезд. Почему это потребовалось так спешно? Они боялись, что Рахметовы быстро разберутся с подставой и избавятся от товара, к которому не имели никакого отношения. Шульман проверил, что просил Елисеев: братья купили билеты на самолёт за пару часов до вылета. Значит,