— Пресвятая Богородица! — вскрикнул Темелис. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, ибо его люди были окружены командой “Лазаря”. Когда Янош приблизился к нему, Темелис попятился и вновь, не веря своим глазам, вгляделся в невероятной длины голову и челюсти, в ужасные зубы, торчащие во рту, в малиново-красным огнем горящие жуткие глаза — Дж-Дж-Джанни! — грек наконец обрел способность соображать — Джанни, я...

— Покажи-ка мне кокаин! — Янош стальной хваткой вцепился ему в плечо, до боли сдавив его пальцами. — Этот, как вы утверждаете, бесценный белый порошок...

— Он... он внизу!.. — Голос Темелиса был едва слышен, он не мог оторвать взгляд от чудовищно страшного лица.

— Тогда веди меня вниз, — рявкнул Янош, но прежде чем уйти, обратился к своей команде:

— Вы хорошо поработали. Теперь можете действовать по своему усмотрению. Я знаю, что вы очень проголодались.

Даже внизу, в трюме, Темелису отчетливо были слышны вопли его людей.

Христос Никое — идиот? — подумал он. — Возможно... но он по крайней мере так и не узнал, от чьей руки погиб.

И еще одна мысль не давала ему покоя: сколько еще пройдет времени, прежде чем и его постигнет участь вопящих наверху людей?..

* * *

Спустя сорок минут вновь заработали машины “Лазаря”, и судно стало медленно удаляться от “Самотраки”, на котором царило теперь полное безмолвие. Туман поднялся вверх и почти рассеялся, показалось звездное небо... Скоро горизонт окрасится первыми лучами света нового дня...

Когда “Лазарь” отошел примерно на четверть мили, покинутый всеми “Самотраки” потряс мощный взрыв, и в небо взметнулся столб яркого пламени... Во все стороны полетели обломки, оставляя за собой дымный след и падая обратно в море. С “Самотраки” было покончено. Через несколько дней море вынесет на берег обломки корпуса и фрагменты такелажа, а может быть, пару трупов, среди которых, возможно, окажется и раздувшееся, наполовину съеденное рыбами тело Павлоса Темелиса...

Гарри проснулся с ощущением того, что что-то происходит или вот-вот должно произойти. Он полулежал в просторной кровати, прислонившись головой к стенке и до этой минуты дремал. Толстая книга в черной обложке выпала из ослабевших рук. Это была “Книга о вампирах”, так называемое “научно обоснованное изложение реальных фактов”, посвященное обзору всех злодеяний вампиров с древнейших времен до наших дней. Для некроскопа это было не более чем чтиво, поскольку большинство “абсолютно достоверных фактов” представляли собой всего лишь преувеличенно драматизированный вымысел, сплетни и сказки. Никто во всем мире — возможно, за одним лишь исключением — не знал о вампиризме, о его истоках и истории существования больше, чем Гарри Киф. Единственное исключение составлял его сын, тоже Гарри Киф, но Гарри-младший был не в счет, ибо в этом мире его не было, он пребывал... неизвестно где...

Гарри снился все тот же старый тревожный сон, в котором смешались события последних пятнадцати лет, люди, которых он любил, и то, что происходило с ним в настоящем, — все смешалось в странный эротический калейдоскоп. Он вспоминал о своей любви к Хелен, о первом своем реальном (как физическом, так и психологическом) сексуальном опыте, о Бренде — первой своей настоящей любви и о женитьбе на ней. Несмотря на странность и сумбурность, сны эти были приятными, сладкими, очень знакомыми и пробуждали в душе его бурю эмоций. Но снилась ему и леди Карен, ее дом в царстве вампиров. Судя по всему, именно этот страшный сон и заставил его проснуться.

Где-то среди этих снов присутствовала и Сандра — его нынешняя и, как он надеялся, отныне долгая любовь. Сны о ней были очень похожи на явь, виделись ясно и отчетливо — возможно, причиной тому служила их близость к его теперешней жизни. Сны то жалили его, словно ядовитые стрелы, то сковывали ледяным ужасом.

Ему снилось, что он занимается любовью с теми женщинами, которых он знал раньше, или с той, которая была рядом с ним теперь. А иногда, что он занимается любовью с леди Карен, которую, к счастью, он не знал никогда — во всяком случае с этой стороны.

Сандра... с ней они занимались любовью несколько раз... хотя нет — много раз, однако удовлетворения от этого не получали. Это всегда происходило в ее доме в Эдинбурге при тусклом свете лампы под зеленым абажуром, стоявшей возле кровати. Гарри при этом не испытывал ни удовольствия, ни удовлетворения, а что касается Сандры... кто знает, какие чувства обуревали ее... Гарри, во всяком случае, казалось, что она искренне и всей душой любит его.

Он никогда не позволял себе выразить свою неудовлетворенность. И не потому даже, что не хотел причинить ей боль, скорее потому, что таким образом он мог выдать себя, сделать явной собственную ущербность. Да, именно ущербность, хотя в сравнении с другими мужчинами — а Гарри был не столь наивен, чтобы воображать, будто он единственный в жизни Сандры, — он, вероятно, казался Сандре едва ли не суперменом. В этом-то и состоял парадокс.

Он мог заниматься с ней любовью целый час, а иногда даже дольше, прежде чем достигал своего пика. Но суперменом он не был, во всяком случае в этом смысле. Все дело в том, что в постели он был будто бы не с ней. Он приходил к ней, мысленно будучи рядом с какой-либо другой женщиной. Например, с подружкой своего приятеля, иногда со случайной знакомой, таинственной женщиной в маске, даже рядом с подругой детства — маленькой Хелен или своей женой Брендой. Чертовски тяжело признаваться в этом даже самому себе, когда речь идет о женщине, которую, как тебе кажется, ты любишь и которая, несомненно, любит тебя!

Но именно эта его ущербность казалась Сандре очень привлекательной. Действительно, Гарри должен считать себя просто счастливчиком — об этом говорили ему все. Может быть, виной всему тускло-зеленое освещение ее комнаты? Гарри никогда не любил зеленый цвет. Глаза у нее тоже были зеленоватые, точнее — зеленовато-голубые.

Вот почему в снах о Сандре все было по-другому. В них он занимался с ней любовью, и это было восхитительно. Он был совсем близок к оргазму, когда внезапно проснулся... точнее — его разбудило ощущение того, что что-то должно произойти.

Он проснулся в собственной постели в своем загородном доме возле Боннирига, неподалеку от Эдинбурга, все еще держа в руках книгу... может быть, она и послужила причиной его странных снов? Вамфири!.. В этом не было ничего удивительного — вот уже в течение нескольких лет они присутствовали в его снах, оказывали на них влияние...

За окнами уже занимался рассвет. Сквозь узкие щелочки между шторами проникали слабые, зеленовато-серые лучи света, окрашивая воздух комнаты в тусклые цвета подводного мира.

Полуоткинувшись на подушки, Гарри постепенно приходил в себя, возвращаясь к реальности, и вдруг почувствовал, что в голове его зашумело, в ушах возник звон. Волосы его буквально встали дыбом. По-прежнему стоял и его член — видимо, все еще под воздействием сна. Гарри лежал обнаженный, напряженный до предела.