Юри с Эдмундом застыли.

Я вытянула шею и увидала позади них Дэви. Стиснув дрожащие кулаки, он посмотрел мне прямо в глаза и договорил:

– Словно по волшебству, как будто ее никогда не было на свете.

Юри густо покраснела.

А я наконец-то поняла, почему человек на берегу неотрывно смотрит вдаль и ищет в волнах то, чего никогда не найдет. Потому что надежда – это особое, жестокое волшебство, и с нею рядом всегда идет боль несбывшегося.

Дэви подошел, вымученно улыбаясь, и облокотился о прилавок рядом с Юри и Эдмундом. Я вспомнила, как осторожно Кё спрашивал его об отце. А Шарлотта с непонятным ожесточением говорила о том, что море уносит жизни. Они думали о маме Дэви.

В порту зазвонил колокол. Я вздрогнула.

– Корабль идет!

Работники оставили свои ящики и бочонки и бросились к шлюпкам, перевозить на берег пассажиров.

– Еще один корабль, уже? – сказал Эдмунд и зашагал назад, в кондитерскую.

Юри и Дэви остались. Юри оглянулась на отца Дэви.

– Я его приведу, – сказал Дэви.

– Прости, Дэви! – крикнула Юри ему вслед.

Он остановился и оглянулся. Толпа обтекала его. Грустная улыбка мелькнула на губах.

– За что, Юри? Тебе не за что извиняться.

Дэви встал рядом с мистером Райдерном, потом опустился на колени, что-то бережно вынул из кармана и пустил плыть по воде.

– Что это у него? – шепотом спросила я.

– Дэви каждый день складывает цветы из бумаги и предлагает их в дар морю Констанции. Он говорит: может быть, по цветочной дорожке его мама к нам вернется. – Юри наморщила лоб. – Когда мы с Эдмундом приехали в Аутери, Райдерны отнеслись к нам как к родным. А теперь, когда смотришь, каково им…

Дэви с отцом еще постояли, глядя на море. Наконец Дэви отвернулся.

– Пап, идти пора.

Голос его отца прозвучал хрипло, он совсем отвык разговаривать.

– Домой, она возвращается домой…

У меня волосы на затылке зашевелились.

Дэви покачал головой:

– Нет, пап… Она… – Голос у него сорвался. – Пап, это я.

Мистер Райдерн моргнул, глядя на сына.

– А, Дэви…

Дэви взял его за руку и повел прочь от берега. Отец то и дело оглядывался, словно был не в силах оторвать взгляд от бесконечного моря, пока дверь кондитерской, звякнув колокольчиком, не захлопнулась за ними.

От слов мистера Райдерна у меня мороз пошел по коже. Она возвращается домой.

Я спросила Юри:

– Он… всегда такой?

– С тех пор как его жена пропала, он по-особенному относится к воде. И говорит непонятное – будто жена еще жива. А если увести его от воды подальше, он вроде как приходит в себя и разговаривает вполне осмысленно. Море его словно околдовывает. Может… море напоминает ему о ней.

Голос Юри дрогнул. Она подняла повыше бумажный пакет, взглядом умоляя меня прекратить этот разговор.

– Угощайся, пожалуйста! Из булочной прислали лишнюю порцию, и я подумала – пора познакомиться с нашей новой соседкой. А то мы тебя до сих пор не навестили!

Я развернула шуршащую бумагу и вдохнула аромат только что изготовленных сэндвичей с белоснежным сыром, нарезанным в виде полумесяцев, ломтиками помидоров и ярко-зелеными травами в булке с хрустящей корочкой, чуть припорошенной мукой. Тесто для булочки было закручено в форме морской раковины.

Мой желудок откликнулся громким урчанием. Юри заулыбалась:

– Судя по звуку, эти сэндвичи нашли хороший приют! Заходи в кондитерскую, мы тебе еще конфет отсыплем. Имбирные тянучки довольно острые, но я их обожаю!

– Спасибо, Юри! – Я помахала ей вслед. – И ты приходи, если будет нужно что-нибудь починить!

Я повернулась к морю. В ушах все еще звучали слова мистера Райдерна: «Она возвращается домой».

* * *

Следующие дни я прилежно обходила торговцев одного за другим, и ничего катастрофичного не случилось. Песочные часы показали, что я в Аутери уже две недели. Как быстро время летит! При всякой возможности я забегала к своему прилавку. Там я оставила лист пергамента с просьбой записываться, если кому требуется ремонт, но страничка так и оставалась пустой.

Зато прилавок пустым не был. Каждый день меня ждал душистый цветок сумеречника. Я улыбалась, глядя в сторону цветочного магазинчика на главной площади, и шептала: «Спасибо, Эми!»

Пусть ко мне не выстраиваются очереди заказчиков, но все-таки те, кому я помогла, ценят мою работу.

Только мы с Угольком уселись, как подошла Рин и поставила на прилавок бумажный пакет.

– Эва, доброе утро! Как дела?

– Эми поручила мне ремонт! – ответила я, заправляя за ухо цветок и решив не рассказывать, как разнесла вдребезги магазинчики Трикси и Трины.

Губы Рин сложились в улыбку.

– И как?

– Ну… У меня получилось починить медные трубы в магазине Эми. Не с первого раза, правда. – Я задумчиво повертела в руках волшебную палочку и вдруг сообразила. – Рин, может, я тебе могу чем-нибудь помочь?

– Если есть время…

У меня дух захватило. Ей требуется ремонт!

Она подпихнула ко мне пакет печенья с морошкой.

– Это тебе! – Потом порылась в кармане и положила передо мной компас розового золота. – И это тоже. Его надо починить. Мне отец подарил перед смертью. Каждый раз, когда на него смотрю, стрелка чуть-чуть отклоняется к востоку.

Я взяла компас в руки, рассматривая тончайшую гравировку – узор из листьев.

– Я починю!

И тут вспомнила, как получилось с кукурузой и морошкой, и вся радость куда-то улетучилась. Что, если я опять накосячу? Испорчу драгоценную для Рин вещь?

– А в остальном как, все в порядке? – спросила Рин, внимательно глядя на меня.

– Я такого наворотила… – вырвалось у меня.

И я выложила всю кошмарную историю про Трикси и Трину, а потом добавила, что никогда-никогда в жизни даже близко не подойду к их магазинам.

Рин прикусила губу, сдерживая улыбку:

– А Кё сказал, попкорн получился вкусный!

– Но… но… Из-за меня оба магазина взорвались!

– Благодаря тебе Трикси и Трина снова разговаривают друг с другом, так? Да еще и синхронно! Когда они только еще создавали свой магазин, то никак не могли решить, чем будут торговать – морошкой или кукурузой. И вот, вместо того чтобы совместить одно с другим, они поссорились и разделили магазин надвое.

– Дэви что-то такое говорил…

Дэви, как будто услышав свое имя, выглянул из кондитерской: