Я скупал и продавал краденое. Конечно, я знал, что это было имущество людей, которых его лишили. Украли, похитив тайно, или просто отняли. Когда тебя лишают чего-то, это крайне неприятно. Но знаете, такая возможность присутствует в мире каждого. Телефон могут украсть и у гламурной блондинки, существующей ради селфи и тусовок в модном ночном клубе, и у работяги вроде моего покойного отца. Наше представление о мире, наша картина этого мира не рухнет в одночасье, если с одним из нас произойдет нечто подобное. Мы допускаем такие сценарии.

Но если вдруг кто-то схватит вас, как пойманного зверька. Отрубит руки и ноги. Ослепит и вырежет язык. Все это — наверняка — без садистской ухмылки, механически, привычным движением профессионального мясника, для которого в разделке туш нет ничего личного. Сделает вас рабом, неспособным убежать или прокричать о помощи прохожему. Превратит вас в недееспособный кусок безвольного запуганного мяса. Только для того, чтобы делать на вас деньги. Если у вас останутся глаза, вы будете видеть лица мучителей, ставших вашими владельцами, и культи на месте ног. Вы никогда не сможете ходить. Бегать, плавать. Даже стоять. Вас будут приносить туда, где вы сможете заработать деньги, а вечером уносить, как чемодан, в неизвестность, в какой-нибудь темный грязный подвал с крысами, который отныне станет вашим домом…

…Что тогда останется от вашего представления о мире вокруг?

Господи.

Я никогда не думал, что способен убить человека. Я не гадал, способен или нет, я просто не поднимал для себя вопрос лишения жизни. Зачем? У меня есть моральные принципы. Повыше, чем у многих благополучных людей, с которыми вы ездите на работу в одном вагоне метро или делите кабинет в офисе. Я знаю, что такое хорошо, а что такое плохо. Убить человека — плохо, отвратительно. Красть — тоже плохо. Но как насчет убийства из самозащиты? А как насчет кражи денег, если они были нажиты нечестным путем? Робин Гуда любят все, а ведь этот персонаж занимался именно этим. То есть, элементарные понятия уже не будут однозначными, если посмотреть на них под другим углом. Однозначного в мире вообще мало. У каждого своя правда, не так ли?

Но в случае с нищей мафией, обращавших людей в рабы, толкований не было и быть не могло. Здесь все однозначно. И я хотел верить, что мои мысли найдут отклик у любого психически здорового человека на этой несчастной планете. Убивать человека — плохо? Безусловно. Но те, кто занимался превращением людей в мясные обрубки для зарабатывания денег, людьми не являлись. Никаких двояких толкований. Их можно было только наказать самым действенным образом. Путем уничтожения.

В эти минуты я знал, что так и поступлю, если мои ужасные догадки подтвердятся. Если они сделали это с Сергеем, я пойду на все, лишь бы эти существа были уничтожены. Посадят на всю оставшуюся жизнь? Пусть. Убьют? Это не самое страшное.

Самым страшным было разрушение твоего представления о мире, в котором мы живем. Его нужно восстановить. Иначе — этот мир станет местом, в котором просто нельзя жить. Иначе — безумие.

Уже смеркалось, когда к бордюру, отделяющему улицу от подступов к входу в подземку, притормозил синий фургон. Обычная старенькая «Газелька» без окон. Из автомобиля вышли двое. Сухощавый тип лет 30 с черной бородкой и пузатый мужик в замызганной джинсовке. Они направились прямо к инвалиду.

Я вскочил, вдруг сообразив, что совершенно к этому не подготовился. Конечно, они должны погрузить калеку в машину и увезти — как иначе транспортировать человека без ног? Я был с ногами, зато без колес. Поозиравшись, увидел на площади белое такси с шашечками. Водитель курил и говорил по телефону, машинально постукивая носком ботинка по шине переднего колеса.

Через дорогу я метнулся к такси. Выскочивший словно из ниоткуда автомобиль едва не сбил меня. Дал по тормозам и отчаянно засигналил. Не останавливаясь, я бежал к такси. Ухо уловило злобное: «Козел, б…!».

Двое из фургона уже вовсю готовились к эвакуации раба. Один подхватил пакет с деньгами, «заработанными» инвалидом за день, второй, более крупный и сильный пузан в джинсовке, подхватил его под мышки и поволок к «Газели». Инвалид послушно болтался в руках пузана, свесив голову, как котенок, которого схватили за загривок.

— Командир, свободен? — выпалил я таксисту.

— Куда едем?

— Вон за той синей «Газелькой».

Таксист перевел глаза на фургон. На меня. Снова на фургон. Нахмурился.

— Парень, мне проблемы нахрен не упали.

— Проблем не будет, — заверил я.

— Не, брат.

— Плачу вдвое больше, — настаивал я. — Держись в хвосте, не светись, и все будет ровно. Деньги могу сразу.

Что-то во мне заставило таксиста принять предложение и кивнуть, хотя в восторге он не был. Таксист кивнул на пассажирскую дверцу — «Садись». Напоследок я бросил взгляд на синий фургон. Рабовладельцы и безногий уже были внутри. «Газелька» характерно вздрогнула, когда захлопнулась дверца, а затем сорвалась с места.

— Поехали! — бросил я таксисту, усаживаясь рядом. Он угрюмо покосился на меня и завел двигатель. Такси тронулось и покатило к выезду на улицу. Синяя «Газель» проскочила мимо нас. Таксист повернул следом. Нас с фургоном отделяли две легковушки.

— Деньги сразу давай, — буркнул таксист. — Штуку.

Сейчас этот тип за рулем был для меня всем. Я сунул руку в карман, выудил из зажима купюру и водрузил ее на панель приборов.

— Проблем не будет, — повторил я.

Таксист так не считал.

— Очень надеюсь. Ты хоть знаешь, кто они?

— А ты?

Таксист мрачно покачал головой и ничего не ответил. Значит, знал.

Мы двигались вперед. Фургон шел по своей полосе, никуда не сворачивая и не перестраиваясь. Мы проехали мимо стадиона, затем миновали крупный парк, у ворот которого толпилось множество людей. Возможно, какое-то событие. Или просто солнечный день, в который можно пожить в свое удовольствие. Речь ведь об обычных людях, а не обо мне.

Мы повернули на крупном перекрестке. Затем на следующем встали на светофоре. Таксист ушел на соседнюю полосу и теперь пожалел об этом — было заметно по его напряженному лицу. Потому что поток заставил его проползти вперед и встать строго параллельно синему фургону рабовладельцев.

— Твою мать, — пробормотал водитель сквозь стиснутые зубы. Его шея была напряжена, я видел каждую жилу и мышцу. Он делал все возможное, чтобы непроизвольно не повернуть голову и не встретиться взглядом с теми, кто сидел в соседнем авто.

Загорелся зеленый, и «Газель» сорвалась с места. Таксист пополз следом, постепенно отставая. Он нервничал все больше. Такси перестроилось на соседнюю полосу, снова для подстраховки став третьей машиной за несущимся вперед синим фургоном.

И эта подстраховка нас подвела. Следующий светофор вспыхнул желтым, когда «Газель» поравнялась с ним. Фургон успел проскочить перекресток, после чего загорелся красный, и движение встало. Я выругался, видя, как синяя «Газель» удаляется все дальше.