…Вообще, будет даже забавно, если он добавит в спектакль и такую часть: часть о парне, каком-нибудь страдающем актере, который настолько беден, что под другим именем сам выступает собственным рекламщиком; и мы видим, как он говорит по телефону с агентом по кастингу, лихорадочно расхваливает другое имя, которое принадлежит ему же, — а потом, когда проваливает прослушивание, разрывает сам с собой контракт…; а что, может и сработать…; я бы подсвечивал снизу, красным и пурпурным, и это бы как влитое встало между Крикуном и Двойным Дриблером — просто как влитое…; вообще, я ему теперь это даже и предложу, правда…; хотя не знаю, принимает ли Кен чужие идеи для сюжетов, даже если они хорошие; типа — очень сомнительно; вряд ли принимал хоть раз, но, должен сказать, недавно он правда стал в чем-то помягче, расстался со своей гребаной иллюзией, типа, железного контроля: как вот, пример, в среду вечером, все мы как бы удивились, скажем так, вольностям Кена…: Кен пришел вовремя — как обычно — пропустить стаканчик на дорожку в подсобке, и там были я, еще звукач Билли и Натали, которая у нас по гриму Кена (Марио, наш бесстрашный режиссер, давно перекочевал на свою следующую постановку); Кен все еще был в уличном, в своих обычных джинсах и ботинках, хотя уже в гриме, и мы просто трепались о пустяках — кажется, главной темой было адище Натали из-за ее домовладельца, — когда Кен с бухты-барахты достает из джинсовой куртки жестянку из-под леденцов, полную кокса; ну, тут уж речь Натали о домовладельце иссякает, спонтанно затихает, не только из-за священного явления, но и потому, что это же такой сюрприз: типа, у Кена есть политика: во время представления — ни граммульки, и, хоть он об этом ни слова не говорил, предполагалось, что от нас ожидается то же самое; однако вот она, земная милость божья, да еще в таком объеме — просто мое почтение, и мы все так и захихикали, потому что, ну, просто не верилось…; и вот мы все там стоим, мозги у нас слюни пускают, и тут Кенни, как бы, при этом потупившись, Кенни такой берет и говорит:

— А, гори оно все…; это же наша последняя неделя, а..?

и идет к столику в углу, и садится; ну, короче, мы же просто солдаты в армии, тут-то никто не спорит, так что я, Билли и Натали просто такие подходим, подтягиваем стулья, присоединяемся к его подготовке, демонстрации и употреблению этой дури промышленной мощности; и, короче, пока мы готовимся и пока угощаемся, все поднимаем головы и видим друг у друга в блестящей улыбчивости глаз такие фразы, как Ну, мы же и правда подошли к завершению нашего, по словам Кенни, самого последнего сотрудничества, и Ну, в конце концов, этого хочет сам Кенни, и Блин, какая же лепота…; и занюхав по доброй паре дорожек на брата, а также, надо добавить, заглянув в бутылку «Абсолюта», которую откуда-то раздобыл Билли, — типа, почему бы и нет? — мы все сидим и угораем, когда Эрик, помреж, объявляет пятнадцать минут до начала; так что Кенни вскакивает, все остальные отрываются и направляются на боевые посты, и немного погодя я уже за осветительским пультом, перепроверяю первые задачи; ну, короче, к этому моменту я уже близко познакомился с нешуточным таким химическим вознесением, и тут так получается, что мой кайф вполне совпадает с кайфом зрителей, которые теперь стекают по проходам и горизонталят к своим местам, все на нервах, потому что, ну, они же сейчас увидят представление великого Кеннинга Флэка!; и зал понемногу, типа, заполняется до пределов сидячей человеческой вместимости, и возникает обычное ощущение дышащего ожидания, хорошая одежда в сочетании с восприятием в духе «давайте-уже-развлекайте», свежего кондиционированного сдержанного предвкушения, когда внезапно в наушниках мне дают сигнал: и вот я затеняю свет в зале, как раз когда монстр звука Билли заводит ревущий гитарный риф, оглушающий публику до молчания с воздетыми бровями; затем Билли вжаривает вступление на барабанах, они грохочут и топочут, и я навостряю уши, а потом плескаю на стену за сценой снаряд люминесцентного зеленого, как раз когда клокочущая ярость музыки находит брешь и переходит в тарахтящий супербыстрый фанк в четыре четверти…

…И тогда выходит Кенни, неосвещенный и зловещий, его силуэт делает ровно шесть пантерных шагов, пока не встает на отметку в центре сцены и не замирает спиной к публике; и потом там стоит, типа, просто стоит — неподвижный, хотя и пропитанный невидимой неотвратимостью, — пока его чернота не начинает внезапно покачиваться на пятках, четыре, пять, шесть раз; и тогда я обдаю его пятном астрально-янтарного света, и он подскакивает, вскидывая ноги сзади и спереди, в гитаристских движениях, бьется и извивается под саундтрек Билли, как хеви-металлист; и потом, покорчившись под пыхтящий слышимый напор музыки, делает свой спрингстиновский прыжок, приземляется во внезапной тишине и полном освещении, в основном оранжевом и желтом: жилистый парень в фирменных черных джинсах и футболке…

…И потом моментально переходит к первой части, почти не двигаясь и робко заговорив гнусавым голосом о том, как то и дело ломается ксерокс в кладовке — как ему приходится открывать ксерокс и вырывать исковерканную бумагу из его кишок; и ему уже четыре раза, говорит он, пришлось отвоевывать заляпанные страницы у теплого металла; и каждый раз — одна и та же херня, говорит он: приходится прочищать лоток, потом закрывать разобранного монстра, потом ждать, пока он перезагрузится, потом возвращать стопку страниц, потом бессильно наблюдать, как весь процесс опять зажевывается; но в этот раз, говорит он, он уже реально психует, потому что сто копий внутренней двухстраничной памятки от начальника Джейка надо сделать быстро, просто кровь из носу, потому что копии и так уже опаздывают на четыре часа; и он объясняет, что он в «Эквитабл Иншуренс» новенький и он суперрад получить работу, потому что искал ее семь месяцев после того, как его уволили с оплатой за две недели из «Филипа Морриса», через два дня после того, как у его матери нашли рак матки; и поэтому после четвертого отключения ксерокса он решает отнести памятку Джейка в платный копировальный центр на углу, просто лично отнести профессионалам, чтобы это стопроцентно напечатали, и расходы взять на себя; так что он втихую спускается на служебном лифте, который завешен противоударной изоляционной тканью, и юркает через черный ход; потом заворачивает за мусорные урны на