сообщил ей вовремя и дал время подготовиться. Принесет ли она мне светлый лучик, способный победить печаль, скуку и беспокойство, гнетущие мою душу?

Наконец дверца в стене открывается, и появляется госпожа Сули. Но что я вижу? Я еле узнал ее. Какое комичное превращение, какая смешная перемена! Пучок исчез, и ее распущенные волосы, все спутанные, касались плеч. Теперь на ней розовая шелковая ночная рубашка с широким кружевом вокруг шеи и на рукавах и остроносые шлепанцы в разноцветных блестках. Но я не вижу, чтобы ее сопровождала какая-нибудь девушка.

Она подходит, садится рядом со мной, оборачивается вокруг и обнимает меня. Я пытаюсь выскочить из ее клещей, но она крепко в меня вцепилась. Я слышу запах духов, которыми она облилась.

– Меня обманула Алики, эта дрянь, – вдруг резко говорит она мне, – а также Ирина, эта сволочь, меня подставила, говорит, что ее не отпустили из школы. А еще учительницу из себя корчит – тоже мне, хорошо же она учит детей держать обещания, обманщица! Никто из них не придет. Но тебе зачем расстраиваться? Я же здесь, – просвистела она мне в ухо и начала ритмично дышать в него своим горячим дыханием. – А я здесь зачем? – повторила она снова. – Кто может сказать, что из-за моих годков я уступлю этим, возомнившим себя в праве наплевать на меня и не прийти?

И говоря так, она дергает шнурок у стены и гасит свет. Только маленький светильник в голубом абажуре, висящий прямо над столом, разливает сейчас по комнате мягкий свет, который преображает все вокруг.

Святой Пантелеймон

Площадь Святого Пантелеймона сорок лет назад. Вечер. На улице ни души. Туман. Только слабый свет в витрине аптеки братьев Плевритисов на перекрестке улиц Ахарнон и Кондринктона пытается пробиться сквозь толстое фонарное стекло, где он томится. Моя племянница Еванфия, которая теперь уже пятнадцать лет как не поднимается с кровати, стоит прямо перед киоском на площади и покупает сигареты. Когда она уже закрывает сумочку и собирается уходить, продавец дает ей красный, приоткрытый, как парашют, зонтик. «Его вчера забыла ваша мать, – говорит он ей. – Передайте его ей вместе приветом от меня». Еванфия берет зонт под мышку и уходит.

Я тоже решаю купить сигарет. Я не курил уже почти десять лет, но лишения и воздержание от табака не очень-то мне помогли, поскольку мои легкие теперь в непоправимо ужасном состоянии.

Какое-то время я выбираю, какую марку попросить. «Пачку легкой “Карелии”», – шепчу я в итоге продавцу в киоске, но он вместо маленькой белой квадратной пачки, какой я ее помнил, дает мне широкий картонный цилиндр, в три раза больше в длину, чем сигареты.

Я расплачиваюсь и ухожу.

Чуть поодаль, у основания мраморного памятника, поставленного на месте маленькой церквушки, ползет большой слизняк, выписывая слизью на мраморе серебряные дорожки.

Невыносимая меланхолия разливается в моей душе, меня охватывает тоска, и я готов разрыдаться.

Мускусные буйволы

Малышке Элизе Она тащит за собой на веревке двух превосходных коричневых мускусных буйволов. Рядом две дочери, горделивые и послушные, следуют за ней, весело подпрыгивая. Вдруг один теленок поворачивается и безо всякой видимой причины сильно кусает за ногу младшую девочку. Тогда малышка достает из кармашка своего фартучка ножик и, проведя им перед глазами непокорного животного, сжав зубы, начинает полосовать ему спину, из которой рекой хлещет кровь, приговаривая: «Это заставит тебя образумиться, это будет тебе уроком, чтобы ты больше никогда так не делал». И затем продолжает идти дальше, весело подпрыгивая.

Ритуальные объявления

В городке Кедрини проживал в начале восьмидесятых годов в скромном одноэтажном домике, бывшем птичнике, наскоро переделанном под дешевое жилье, один пожилой господин, про которого никто не знал, откуда тот был родом и какая буря занесла его несколько лет назад в этот забытый провинциальный уголок. Он был личностью во всем обыкновенной, и я мог бы вообще никогда его не заметить, если бы на меня не произвело впечатления, как его острый гладко выбритый подбородок поднимался к носу в бесплодной попытке встретиться с ним, и эта особенность – нужно заметить – придавала ему некоторое сходство с портретом Данте.

Он никогда не болтал о себе, даже когда соседские дети просили у него грошик, чтобы купить стеклянных шариков, он всегда давал им денег, но избегал фамильярностей.

Мы ни разу не обменялись приветствиями, поскольку каждый раз, когда мы встречались на улице, он опускал взгляд, ускорял шаг и, сгорбившись, проходил мимо.

Прошлой осенью, где-то в середине сентября, когда я наконец-то взял с опозданием ежегодный двенадцатидневный отпуск в компании очистки стоков и канализации «ООО Фиалка», где я работал помощником бухгалтера (работа заключалась в переписывании красивым почерком каракулей моего начальника и вдобавок к этому, когда возникала необходимость, в исполнении обязанностей помощника технического инженера компании в разгромных внешних расследованиях и изысканиях), а поскольку мое финансовое положение не позволяло мне путешествовать, я подумал, что, раз уж я буду вынужден не отдаляться от места своего проживания, было бы хорошо хотя бы на несколько дней включить в развлекательную программу моего отпуска, а я уже начал ее планировать, систематическую слежку за передвижениями человека, о котором шла речь выше.

Но, чтобы быть предельно откровенным, моим стимулом принять такое решение было не только развлечение, но и – насколько я понимаю – необходимость смириться с требованиями моего болезненного любопытства в отношении этого загадочного мужчины, которое начинало расти внутри и овладевать мной.

Итак, я решил следить за ним как можно незаметнее, и однажды днем, когда увидел, как он проходит по нашей маленькой улочке, я натянул по самые уши свою соломенную шляпу, чтобы не быть узнанным, вышел на улицу и пошел за ним следом. Он обошел квартал медленным шагом, остановился перед деревянным столбом из тех, на каких крепятся электрические провода. Достал из кармана маленькую записную книжку и карандаш, а также очки в тонкой оправе, и, водрузив их на нос и хорошенько закрепив за ушами, начал читать разные объявления, приклеенные на столбе, то и дело что-то записывая. Но некоторые бумажки были приклеены высоко, и он до них не доставал – тогда он пододвинул маленький пустой бочонок, валявшийся неподалеку, взобрался на него и смог дотянуться.

Но что же было написано на этих бумажках, спросите вы меня? И я вам скажу, потому что, конечно же, потом я их тоже прочитал. Одна была объявлением о футбольном матче между командами любителей, вторая – уведомлением об отмене запланированного