разнообразных правил, скажем так, словоупотребления.

Например, «дождь — не время для прогулки», «если промокнуть, то можно заболеть», «знакомый не должен хотеть допустить моей смерти», «если человек готов допустить мою смерть, то он плохо ко мне относится».

Ну и отсюда, например, такой вопрос: «Что значит, если человек, который плохо ко мне относится, предлагает мне резиновые сапоги? Чем может быть плоха резина? Резина — производная от нефти. Нефть токсична. Он хочет меня отравить».

Неожиданно, правда?..

Отсутствие эмоционального воспринятия ситуации, где «эмоции» отражают возможность или невозможность удовлетворения той или иной актуальной потребности, превращает нашу кору в своего рода параноика.

К счастью, достаточно бесчувственного (или, как сказали бы психиатры, «эмоционально сглаженного»), иначе бог знает, что бы он натворил.

Этот «параноик» не понимает контекста, потому что у него нет эмоциональной оценки происходящего, за которую отвечает лимбическая система.

Так что он просто связывает понятия в «логические последовательности», которые, как бы мы сказали, абсолютно бессмысленны.

Напомню, что мы всё ещё имеем дело с мысленным экспериментом, чтобы представить себе то, что какими были бы «верхнее» и «нижнее» зеркала мозга, окажись они сами по себе.

И да, судя по всему, они были бы в некотором роде бессмысленны.

То же, что создаёт здесь смысл, — это игра отражений, которая возникает в отношениях между зеркалами.

Так что нечто по-настоящему ценное и прекрасное лежит в данном случае ровно посередине — то белое вещество, которое мы не так давно небрежно выкинули в хирургический почкообразный лоток.

В отношении мозга часто используют так называемую компьютерную метафору: мол, мозг — это биологический компьютер. В этой метафоре нейроны — его железо, а информация и знания — программное обеспечение.

С другой стороны, подавляющее большинство людей уверены, что компьютер не способен к интеллектуальной деятельности, на которую вроде как способен человек.

И хотя компьютерная метафора мне самому не очень нравится, я не могу с этим мнением подавляющего большинства согласиться.

Тезис о неспособности искусственного интеллекта к творчеству, что он-де не креативный, прямо скажем, уже полностью утратил прежнюю убедительность.

Современный машинный интеллект уже и музыку пишет, и романы сочиняет, и картины рисует, которые, кстати, за бешеные деньги продаются на «человеческих» же аукционах.

В 2018 году в Нью-Йорке на аукционе Christie’s картину «Портрет Эдмонда де Белами», созданную алгоритмом Generative Adversarial Networks, который придумала парижская команда Obvious, продали за 432,5 тысячи долларов (при начальном эстимейте всего в 10 тысяч).

Кстати сказать, уникальность этого алгоритма состоит в том, что он не только рисует, но и безошибочно определяет картины, созданные людьми, не путая их с произведениями искусственно интеллектуальных художников.

Вот почему «Портрет Эдмонда де Белами» смог, так сказать, взломать систему, продемонстрировав абсолютную индивидуальность художественного стиля искусственного художника, подписавшегося:

Единственное, что осталось предъявить машинному интеллекту, так это то, что у него вроде как нет своих собственных целей и желаний — мол, он не может хотеть сам по себе, и задачу ему приходится ставить извне.

Но здесь я и вовсе недоумеваю — будто бы мы живём не по программам, заложенным в нас эволюцией, а бесконечно придумываем эти велосипеды и сами ставим себе соответствующие задачи — выживание, продолжение рода, социальные игры, — преображённые в культуре в то, что она собой и представляет.

Так что нельзя не согласиться с тем, что компьютерная метафора идеально подходит к «верхнему» зеркалу из нашего мысленного эксперимента, а «нижнее» зеркало нашего мозга (зеркало, так сказать, наших желаний, а точнее — потребностей) — не более чем эволюционно обусловленный набор автоматизмов.

И хотя по отдельности эти «зеркала» — и в самом деле набор никчёмных стекляшек в основании тубуса калейдоскопа, их игра создаёт невероятную по красоте иллюзию интеллектуальной жизни.

Ядра — чистый изумруд

Если моя собака сядет на диету, то это будет мой выбор, а не её.

Пол Блум

Жить, как мы понимаем, можно и без коры — среди живых существ таковых подавляющее большинство.

Все процессы, обеспечивающие наше существование, могут быть реализованы и с помощью одних лишь ядер подкорки.

Их расчётных мощностей вполне достаточно, чтобы проанализировать поступающие извне сигналы и включить соответствующие инстинктивно обусловленные программы — бей, беги, лови, ешь, спи и т. д.

Кроме того, тут нельзя не упомянуть множественные связи подкорковых ядер с гиппокампом.

Гиппокамп — это, по сути, единственная область мозга, в которой нейрогенез продолжается практически на протяжении всей жизни человека.

А постоянно появляющиеся в гиппокампе новые нейроны служат для фиксации жизненных ситуаций, в которых мы выполняем те самые биологические программы — бей, беги, лови и т. д.

То есть эти связи подкорковых ядер с гиппокампом позволяют привязать наши инстинктивные потребности с конкретными обстоятельствами — когда именно нам бежать, бить, ловить и т. д.

Ядра, так сказать, в опыте поднастраиваются под окружающий нас мир.

С корой же дело обстоит совсем иначе: здесь мы получаем, по сути, ту же информацию, что и подкорка, но перерабатывается она, как мы уже обсуждали, в корковых структурах иначе.

И дело не столько в нажитом опыте — с этим, как мы видим, неплохо справляются и подкорковые структуры, формируя целые веера условных рефлексов.

Дело в означивании происходящего — погружении нашего опыта, того, что с нами происходит, в культурно-языковую матрицу, усвоенную нами в периоде своего взросления и воспитания.

Именно эта матрица, полностью в своём содержательном аспекте зависящая от особенностей и специфики культуры, которую мы, как бы сказал Лев Семёнович Выготский, «интроецировали» в себя, принципиально видоизменяет само наше представление о мире, делает наше поведение значительно более сложным, часто противоречивым, да и саму модель реальности на порядки сложнее.

Так что это два совершенно разных, но параллельных процесса: и подкорковые ядра, и кора головного мозга работают с одной и той же информацией, но делают это по-разному.

Подкорковые структуры практически сразу предлагают план действий, а кора усложняет картину и рассматривает, так сказать, варианты.

«ДРЕМЛЕШЬ ПОД ЖУЖЖАНЬЕ СВОЕГО ВЕРЕТЕНА…»

Удивительной особенностью нашего мозга[16] является клеточное строение передней поясной извилины, относящейся к лимбической коре, с одной стороны, и к лобным долям — с другой.

Эта, так скажем, «погранзона» снабжена специфическими веретенообразными нейронами, о которых я уже упоминал.

Особенность этих нейронов (их ещё называют «нейронами Экономо» в честь их первооткрывателя — Константина фон Экономо) в элегантном и, не удержусь от каламбура, экономном строении.

Нейроны Экономо обладают не только одним аксоном, как и остальные нейроны, но и одним дендритом, которых у других нейронов могут быть тысячи.