Василевский кивает и молча осматривается по сторонам. Из дверей бараков робко-робко появляются пленные. Невероятно худые, кто в затрёпанных армейских гимнастёрках, кто в штатских ситцевых платьях. В плен они попали ещё в октябре, а сейчас, простите, уже январь. Бр-р-р!

- Вы всё сделали правильно, товарищ капитан! Приняли быстрое и единственно верное решение.

Василевский жестом подозвал своего адъютанта.

– Пиши, с момента принятия присяги СССР – капитану Рагуленко...

- ...Сергею Александровичу, – подсказал я.

...Сергею Александровичу, – повторил Василевский, – присвоить звание майора! Кстати, расстрел немецкого эшелона в Симферополе – это тоже ваша работа?

- Так точно! То есть не моя, а моей роты, мы там тоже все вместе работали, один бы я не справился... – пошутил я.

- Добавь, – бросил Василевский адъютанту, – ...и наградить орденом Боевого Красного Знамени. А теперь, давай пойдём и посмотрим в лицо этим героическим женщинам.

- Слушаюсь, товарищ генерал, – я устало козыряю.

Кстати, дело – полный сюр! Бабоньки, по-моему, ещё не врубились, что уже свободны, и смотрят на моих камуфлированных бойцов испуганно-непонимающе. Да, такой формы одежды, в какую одеты мои парни, им явно видеть не доводилось. Но постепенно до них начинают доходить: пылающий барак охраны, разбитые пулемётные вышки, порванная проволока и разбросанные повсюду трупы немецких охранников и татарских шуцманов. И мои суровые, брутальные парни с "калашами" наизготовку. Мизансцена – лепота! И чей-то выкрик: «Бабоньки, да ведь это наши! Наши, бабоньки! Фронт вернулся!»

Нас окружили, стремясь прикоснуться, пощупать, удостовериться, что мы не призраки, навеянные голодным бредом, а самые настоящие. Только вот, есть во всем этом ликовании одна проблема: как бы на какого-нибудь рядового Васечкина не запала сердцем его родная бабушка. Шанс есть, хоть и не очень большой.

- Одну минуту, товарищ генерал! – я нахожу взглядом лейтенанта Борисова.

Вокруг него самая густая толпа, того и гляди, разорвут парня. За рукав вытаскиваю его из окружения.

– Значит так, лейтенант, мы сейчас пойдём дальше, согласно приказу, а ты со своими бойцами останешься здесь. Назначаю тебя временным комендантом лагеря освобождённых военнопленных. Я сейчас доложу в бригаду, они пришлют помощь, а ты уж продержись. Обеспечь безопасность, уход за больными и ранеными. Короче, сам знаешь. Отвечаешь за всё только перед полковником Бережным! Понятно?!

- Так точно, товарищ капитан, понял, но всё же... – взмолился тот.

- Выполнять приказ, товарищ лейтенант! Война не завтра кончится, и немцев на твою долю ещё хватит. – отрезаю. – А сейчас твой отряд способен выполнить поставленную мной задачу, и в то же время ваше отсутствие минимально ослабит наши силы. Ничего личного – только холодный расчёт! Понимаешь?

- Так точно, товарищ капитан, – все ещё с обидой произнёс тот. – Разрешите идти?

- Идите! – я повернулся к Василевскому и козырнул. – Товарищ генерал-лейтенант, разрешите продолжить выполнение боевого задания?

Немного помедлил и добавил:

- А то нас здесь женщины или на куски разорвут, или насмерть зацелуют, что, впрочем, одно и то же.

- Да, капитан, выполняй, – коротко ответил Василевский.

И мы пошли обратно к моей машине.

На полпути генерал неожиданно развернулся лицом ко мне и заговорил вполголоса.

- А ведь мне там, у вас в штабе, капитан Тамбовцев говорил о таком. План "Ост". Зверства фашистов. Я не верил… Точнее верил, но не до конца, думал – преувеличивает. Ан нет, он даже преуменьшал. А ведь это мы виноваты... Не смогли спланировать, отразить...

- Товарищ генерал-лейтенант, вы лично ни в чём не виноваты. Кто же знал, что генерал Павлов – предатель? – меланхолически заметил я.

- Павлов не предатель, товарищ капитан, он просто дурак! – резко возразил мне Василевский.

- Ах, не предатель... Тогда, товарищ генерал-лейтенант, почему немцы, по натуре ужасные педанты, скрупулёзно рассчитывающие каждый свой шаг, смогли всерьёз поверить в смешную цифру в шесть недель, которые им понадобились бы, чтобы пройти от границы до линии Архангельск-Астрахань. А? Только в том случае, когда они уверены, что на одном или двух главных направлениях перед ними рухнет фронт. Это у них получилось в Литве и Белоруссии, так что делайте выводы сами.

И этот же план войны в течение шести недель позволил немцам перед её началом сделать всё, чтобы не насторожить нашу разведку. Сами знаете, что не было отмечено подготовки к зимней компании в России. Ни тёплых вещей, ни специального топлива и смазки... А уж после разгрома Западного фронта и прорыва немцев через Минск на Смоленск мы заимели то, что имеем. Понимаете, товарищ генерал?

- Понимаю! – Василевский поднял голову. – А что это за план войны в течении шести недель?

- Будете в нашем штабе, увидите сами. Спросите у полковника Бережного, что такое "План Барбаросса". – я вспрыгнул на броню. – У него есть на эту тему специальная литература, вам как генштабисту это будет весьма интересно.

Василевский молча кивнул, и полез через люк на командирское место.

Вот уже больше суток канонада гремит не только с юга, со стороны Севастополя, но и с северо-запада, примерно там, где расположены Евпатория и Саки. По лагерю ходят самые разные слухи, в том числе и такие, что всех нас при подходе Красной Армии немедленно расстреляют. Но большинству женщин-военнопленных было уже всё равно, лишь бы прекратились эти пытки голодом и холодом.

Шум моторов и лязг гусениц – танки. Конечно же немецкие, какие ещё танки могут быть здесь, в тылу. Вчера мимо лагеря весь день шли немецкие войска. Шли от Севастополя на север, туда, где сутки назад загрохотала канонада. Неужели наши высадили десант?

Но надежды на освобождение таяли с каждым часом. А вчера в полночь канонада стихла. И тогда наши женщины в бараках заплакали. Они поняли, что наш десант уничтожен. Сейчас немцы покончив с нашими бойцами, наверное, возвращаются – сытые, возможно, пьяные, довольные собой.

Слышим – танки свернули с дороги в сторону лагеря. Что бы это значило? Неожиданно затарахтели пулемёты, судя по звуку, немецкие МГ. Моя соседка по нарам и подруга, медсестра медсанбата Майка Селиванова, толкнула меня на земляной пол барака, – и откуда только силы взялись, – потом сама упала следом. Вовремя – по тонкой дощатой стене дробью простучала очередь. Пронзительно закричали раненые, сверху посыпался какой-то мусор. Пулемётчик бил сверху, с вышки, и даже те, кто успел подобно мне и Майе упасть на пол, не могли чувствовать себя в безопасности. Стало страшно, вот сейчас меня убьют...

В ответ на стрельбу с вышек раздался залп из множества автоматов и пулемётов. Потом грохнули орудийные выстрелы, от которых вздрогнули тонкие стены барака. На головы опять посыпался мусор. Пушки били почти в упор. Женщины лежали на холодном земляном полу тихо, как мыши под веником. Потом заполошная стрельба стихла. Со звоном лопнула проволока, сминаемая гусеницами танков. Лязг траков и урчание моторов совсем близко. Кто-то пронзительно завопил на русском с татарским акцентом.