Комментарий. В ноябре 1938 г. японское правительство обратилось к советскому правительству с предложением начать переговоры о пересмотре советско-японской рыболовецкой конвенции 1928 г. и заключения новой конвенции на основе японского проекта 1936 г., ухудшавшего для СССР условия существовавшей рыболовной конвенции. При этом японское правительство обосновывало свои требования ссылками на Портсмутский договор 1905 г. 28 ноября 1938 г. нарком иностранных дел СССР передал японскому послу официальный ответ советского правительства на предложения Японии о заключении новой рыболовной конвенции. В нем указывалось, что из статьи XI Портсмутского договора для СССР не вытекает каких-либо обязательств ни в отношении количества предоставляемых японским подданным рыболовецких участков, ни в отношении условий сдачи в аренду этих участков и что и то и другое может быть предметом лишь «полюбовного соглашения» между сторонами. В то же время нарком обратил внимание на нарушения Японией Портсмутского договора, выразившиеся в том, что Япония оккупировала Северо-Восточный Китай, держит там огромную армию, приступила к строительству укреплений на Сахалине и стала чинить препятствия для советских судов в проливе Лаперуза. «Не может считаться терпимым такое положение, – сказал нарком, – при котором японское правительство, нарушая свои собственные обязательства в отношении СССР, настаивало бы не только на выполнении последним своих обязательств, но и на удовлетворении требований Японии, выходящих за пределы этих обязательств». В заключение нарком заявил, что советское правительство согласно приступить к переговорам о новой рыболовной конвенции лишь после того, как японское правительство выполнит свое обязательство о гарантировании платежей за КВЖД. До тех пор советское правительство соглашалось только на заключение временного рыболовного соглашения сроком на один год. Одновременно СССР заявил о решении изъять по стратегическим соображениям около 400 рыболовных участков, ранее предоставлявшихся японцам для эксплуатации.[112] 13 декабря 1938 г. обе стороны приступили к обсуждению условий временного соглашения. Во время переговоров японская печать начала кампанию против Советского Союза, обвиняя его в «нарушении прав» Японии. Стали раздаваться неприкрытые угрозы против СССР. В феврале – марте 1939 г. переговоры о заключении рыболовного соглашения достигли наивысшего напряжения. 14 февраля 1939 г. нижняя палата японского парламента приняла решение, обязывающее правительство принять все меры по охране интересов Японии. Японские дипломаты не скрывали возможности военного конфликта между СССР и Японией и зондировали позицию своих возможных союзников. Вот откуда такое стремление японцев к военному пакту с Германией. Однако советское правительство заняло твердую позицию, заявив, что СССР будет рассматривать попытку «свободного лова» рыбы в советских водах как нападение на Советский Союз со всеми вытекающими отсюда последствиями.[113] В конечном счете 2 апреля 1939 г. сторонами был подписан протокол о продлении рыболовной конвенции на один год, но на условиях, предложенных советским правительством.[114] См. также комментарий к п. №???.

14. Сообщение одного из агентов ГРУ о содержании беседы с послом Германии в Польше Г. Мольтке. 13 февраля 1939 г.

Мольтке поинтересовался моим мнением о состоянии германо-польских отношений после визита Риббентропа в Варшаву. Состоялся следующий разговор.

Я. У меня складывается впечатление, что германо-польские отношения оставляют желать много лучшего. Польша явно пользуется моментом, когда взоры немцев повернуты в сторону Запада, с тем чтобы в самых разных сферах, например в вопросе о национальных меньшинствах, усиленно проводить антигерманскую политику. Я думаю, что в германо-польских отношениях, с нашей точки зрения, не будет в дальнейшем прогресса. Кажется, что и визит Риббентропа не принес никаких успехов в этом отношении.

Мольтке. Имперский министр иностранных дел прибыл в Варшаву, не имея твердой программы. У него не было и определенных намерений. Учитывая это, было бы неправильно ожидать от его варшавского визита нового этапа в германо-польских отношениях.

Я. Может быть, это и верно, но, несмотря на это, варшавский визит имперского министра иностранных дел дал возможность активизировать германо-польские отношения. Например, из высказываний министра перед представителями германской прессы я вынес впечатление, что поднимался вопрос о присоединении Польши к антикоминтерновскому пакту,[115] по крайней мере, в форме намека, и что министр Бек высказался по этому вопросу отрицательно.

Мольтке. Вы заблуждаетесь. Имперский министр иностранных дел во время бесед с Беком вообще не касался этого вопроса. Кроме того, польская позиция в отношении борьбы с коммунизмом ясна.

Я. Будет ли достаточно этой ясной польской позиции и на тот случай, если произойдет столкновение между Германией и Россией? По моему мнению, Польша 27 ноября 1938 г., когда осложнения на Востоке, казалось, стали актуальными, дала понять в польско-советской декларации, что она не станет активно поддерживать Германию против Советского Союза.

Мольтке. Декларация от ноября 1938 г. не имеет значения и в этом смысле понимается так же и в Берлине. Обстановка полностью ясна. Мы знаем, что Польша в случае германо-русского конфликта будет стоять на нашей стороне. Это совершенно определенно.[116]

15. Сообщение одного из агентов ГРУ о беседе с военным атташе Германии в Польше К. Химером. 27 февраля 1939 г.

27 февраля 1939 г. я имел беседу с военным атташе германского посольства в Варшаве полковником Химером по вопросу о данцигских событиях. Во время беседы Химер рассказал мне, что недавно он вместе с другими военными атташе был принят в Берлине Гитлером. Из замечаний Гитлера об общей политической обстановке и о намерениях Германии он, Химер, вынес впечатление, что Германия вместе с Италией планирует акцию против западных держав. В отличие от чешской акции прошлого года Гитлер не говорит о своих нынешних планах. Тем самым он хочет не допустить того, чтобы многомесячная открытая дискуссия о германских планах нервировала население Германии, чтобы преждевременно включилась в дело заграница и, наконец, чтобы сведущие и несведущие могли выступать со своими сомнениями, предупреждениями и контрпредложениями. Такие методы лишь ослабляли бы германскую ударную силу. Гитлер заявит о предстоящей акции лишь тогда, когда он будет в состоянии нанести удар на следующий же день.[117]