Полицейский, хмурясь: Ну других-то не впутывайте… Жены у меня нет, а вот сестра — приличная девушка, не пойдет с незнакомцем куда попало…

Девушка хочет что-то ответить, но ее захлестывают рыдания. Занавес.

Вот я и рассказала об этом. Своему дневнику. Но даже ему я так и не смогла рассказать о том, как это происходило, о том ужасе и омерзении, об отвращении и боли, которые я испытала тогда, тринадцатого августа… Я долго пыталась об этом забыть. Но, увы, так и не смогла перебороть свой страх…

Иво Видхэм закрыл тетрадь, отер капли пота со лба и внимательно посмотрел на Мэтью Свидса.

— Каким же я был идиотом, каким же я был слепцом… — прошептал он. — Бедная девочка, бедная моя Русалочка…

— Сейчас не время жалеть ее, — ободряюще улыбнулся Мэтью. — Но время ей помочь. Все ее страдания — у нее на лице. И мне самому больно так же, как ей. Конечно, с моей стороны не слишком красиво было красть ее дневник и отдавать тебе, но… Но мне хотелось, чтобы ты все понял. Потому что только ты, Иво, можешь ей помочь.

— Я должен найти ее… Но вначале, — карие глаза Иво блеснули, — мне нужно кое-что сделать. Ты помнишь, как выглядел ее перстень? Тот, что она потеряла на «Дуврском голубе»? — Мэт кивнул. — Отлично. Поедем со мной…

Серебряные волны гулко бились о белоснежный борт яхты. Они словно просили убежища у этой нарядной посудины. Где им было понять, что яхта не так уж надежна и неизмеримо мала по сравнению с проливом, с океаном, по сравнению со всей Вселенной…

Дона отошла от поручней и окинула взглядом пассажиров. Вот и яхта уже другая, а пассажиры все на одно лицо: загорелые американки, напыщенные немцы, холодные англичане и эмоциональные французы. Она могла бы даже угадать, кто из них и о чем думает… Только было ли ей это интересно? Впрочем, после того как из ее жизни исчез Иво Видхэм, не было ни одной вещи, которую она сочла бы интересной. И даже возвращение к прежней работе не смогло расшевелить ее…

— Как я погляжу, настроение у тебя отвратительное, — вторгся в ее мысли знакомый голос.

Дона подняла глаза и посмотрела на улыбающегося Мэтью.

— А у тебя, я смотрю, лучше некуда, — вымучила она ответную улыбку.

— Не жалуюсь. Пойдем, у нас кое-какие проблемы. «Заяц» на борту. И даже не один, а два. Второй, правда, действительно из мира животных…

Дона проследовала за Мэтом, пытаясь представить, кто и зачем проник без билета на экскурсионную яхту. Из капитанской рубки раздался лай, причем очень знакомый лай…

— Собака? — поинтересовалась Дона у Мэтью.

— Ага, — кивнул довольный Мэт. — И хозяин там же.

Нет, наверное, показалось, уговаривала она свое расшалившееся сердце. Все собаки лают похоже, так что совсем не сложно ошибиться… И все же сердце продолжало учащенно биться, когда она поднималась по узкой лестнице. Шаг, второй, еще один шаг… А вот ручка, за которую нужно взяться дрожащей рукой, чтобы узнать наконец, кто же там заливается громким лаем… И вот — дверь в рубку открыта, а под ногами Доны мечется до боли знакомый шерстяной комок…

— Корби! — вскрикнула она от радости. — Это же Корби!

— Здесь не только Корби… — Дона подняла голову, и ее глаза встретили карий взгляд Иво. — Здесь еще и хозяин Корби, который пришел просить прощения за свое идиотское поведение…

Да, это он стоял перед ней — невероятно красивый, похудевший, бледный от волнения — и не сводил с нее тревожных и сияющих глаз.

На секунду сердце Доны сжалось, а потом вновь распустилось, как цветок. Ее обескровленные щеки вспыхнули счастливым румянцем.

— Ты? Ты… — почти прошептала она. — Это я должна просить прощения за то, что не умею любить по-настоящему…

— Ты умеешь любить, как никто другой, Русалочка… Я знаю все. Не кори Мэта — он… взял твой дневник, чтобы дать его мне… Чтобы я все узнал и понял.

— Значит, ты читал все это?! — Она охнула и прижала руки к заалевшим щекам. — Весь этот бред сумасшедшего?

— Я прочел не бред сумасшедшего, — мягко возразил он. — Я прочел твое сердце, твою душу… И после того, что я прочел, я полюбил тебя еще сильнее. Если сильнее, конечно, возможно… Русалочка, пусть с опозданием, но… я хочу поблагодарить тебя за свое спасение. — Он протянул ей плоскую бархатную коробочку. — Мой подарок…

Дона медленно открыла коробочку. Ее любимый перстень с александритом… И серьги, которые так и не успел заказать отец. Три камня, три маленьких фиолетовых цветка. И больше нет одиночества… Она, не отрываясь, словно завороженная, смотрела на прекрасные камни в изысканной серебряной оправе, а потом подняла глаза и увидела еще два сверкающих драгоценных камня — глаза любимого. И душа Русалочки наполнилось теплом и светом, а потом переполнилась ими, и счастье любви хлынуло наружу…

И тогда Дона бросилась в объятия изумленного, не верящего своему счастью Иво, сначала шепча, словно пробуя на вкус эти незнакомые слова, а потом почти выкрикивая их своим мелодичным, вновь обретенным голосом:

— О, Иво! Я люблю, люблю тебя… ЛЮБЛЮ!

Она и сама не ожидала, что эти слова так легко сорвутся с ее губ и свободно полетят навстречу к Иво… И вернутся к ней, словно эхо:

— Я люблю тебя, Дона! Люблю… Моя Русалочка…

Она удовлетворенно улыбнулась, убаюканная его объятиями, не заметив, как дверь рубки приоткрылась, выпуская двух верных друзей — человека и собаку, и тихо закрылась за ними. Она не заметила этого, потому что была вся сосредоточена на новом и удивительном желании — ей хотелось подтвердить свою любовь не только словами. Она чувствовала в себе потребность прижаться губами к губам Иво и поцеловать его…

— Иво, любимый… — прошептала она. — Иво…

Ее губы коснулись губ Иво. Ее руки нежно обняли его шею. Она почувствовала, как ее тело наполняет незнакомое доселе ощущение легкости, свободы и света, света, который проникает в каждую частичку души и заставляет ее распускаться, как листву весной… А прикосновения его рук, легкие, нежные, бережные, были подобны теплому летнему ветру и не пугали, а дарили сладостную негу… Она на секунду оторвалась от его губ, но только затем, чтобы прошептать:

— Да, да, люби меня, я твоя…

И чтобы подумать: прощай, одиночество…