Мария Ивановна сидела опустив голову, лунный свет то освещал землю, то темнело кромешно. Ну хорошо, тетка Евдокия с Людкой раздобыли Вилечкину фотографию, Людка в марте приехала и через открытую дверь навела порчу на Вилечку, и, хотя она это могла сделать отсюда, не поленилась, приехала. Ну что ж, все встает на свои места. А зачем тетушка приходила? Проверить, не пыталась ли Маша снять ее? Проверила, порча на месте. Отлично. Значит, они сейчас относительно успокоенные. Нет, вряд ли, они ведь далеко не дуры и понимают, что Маша их раскрыла, раз приехала в деревню. Значит, попытаются закрепить успех и будут сегодня же ночью мудрить с фотографией. И это значит только одно – нужно прийти к ним и забрать ее.

«Ну сказала. Самой нырнуть в их воронье гнездо? В отличие от них я им зла не желаю, а значит, пройду все препоны и обереги. Бабушка, милая, помоги мне». Лунный луч вынырнул из-за тучи и посеребрил крест на бабушкиной могиле, у самого основания креста Маша увидела кучку желтеньких цветов мать-и-мачехи, протянула руку, сорвала один, вставила в петлицу, с бабушкиного холмика зацепила щепотку влажного песка и сунула в карман. Ну вот. Теперь хоть к черту в зубы.

Маша вернулась в дом, посмотрела Вилечку. Та мирно сопела, словно ребенок. Не подходя к окну, Мария Ивановна поглядела на дом тетки Евдокии. Там из-за плотно зашторенных окон слабо пробивались лучики света. «На свечу заговор… – догадалась Маша. – Ну я вам сейчас устрою». Маша вспомнила старуху Шапокляк из мультика про Чебурашку. Вот ведь настоящие Шапоклячки! Зло на родственниц прошло.

Мария Ивановна, не таясь, перешла через дорогу, прекрасно зная, что никто в окно не смотрит и ее визита не ожидает.

Она распахнула внутреннюю дверь в комнату, от сквозняка единственная свеча дрогнула и погасла. Сидевшие в напряжении Людмила и тетка Евдокия не успели даже увидеть, кто вошел. А Маша заметила фотографию Вилечки на столе, в темноте прошла к столу, взяла ее и, разрывая на четыре части, четко сказала:

– От кого взялось, к тому и вернется! Уйдет зло ко злу, а добро к добру. И будет так, ибо слово мое крепко! – Она повторила эти слова еще дважды.

Закричала в темноте тетка Евдокия, Людка бросилась со спичкой зажигать свечу, и, едва только трепетное пламя осветило помещение, Маша протянула руку и запалила обрывки фотографии.

– А вот так и совсем крепко. Впредь наука вам, воронам, будет, как на людей порчу наводить! – бросила горящие кусочки в блюдце со свечой.

– Машенька, пощади! – завопила Людка, увидев в тусклом свечении Машу в рыжей замшевой куртке с откинутым капюшоном.

– А я тут ни при чем, сестренка, – ответила Маша с усмешкой, – на себя пеняй да на матушку свою.

Тетка Евдокия стонала в углу, зажимая лицо руками.

Мария Ивановна дождалась, пока от фотографии остался лишь черный пепел, собрала его щепотью и дунула с пальцев в комнату.

– Все. Каждый при своем. Прощайте.

Тетка Евдокия, скорчившись в углу, в черном платке, кофте, и в самом деле похожая на ворону, что-то каркнула. Людка подскочила к ней с расспросами. Маша плюнула на порог и вышла.

Ну, все. Теперь одной заботой меньше.

Мария Ивановна вернулась к себе, на мосту поставила на плитку ведро воды и, пока оно грелось, не видела, как почти бегом заспешила Людка в сторону конторы, как через час приехала машина скорой помощи и забрала Евдокию. Зачем ей все это? Маша помылась, смывая всю грязь, что, казалось, налипла после посещения сестренкиного дома. Как же мерзко все, боже мой!

Наутро Вилечка проснулась и, потягиваясь, спросила:

– Мам, а папа к нам приедет?

Маша подошла к ней.

– Попозже. Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, – Вилечка потрогала губы, – знаешь, будто замок был… Что это такое?

– А ты помнишь, что случилось?

– Помню. – Вилечка села на кушетке. – Я занималась с Динкой, вдруг позвонили в дверь, я открыла. За дверью стояла высокая женщина, она держала мою фотографию, ту, что я подарила Вите. Откуда? И что-то сказала. Мне показалось, что-то вроде… «замри, и у тебя все нормально». Я не поняла. Меня так удивила фотография в ее руках…

– Высокая, худая, в черном шерстяном платке, лет сорока пяти – пятидесяти? Глаза черные, под левым глазом большая волосатая родинка?

– Да. – Вилечка удивленно уставилась на маму. – А ты откуда ее знаешь?

– Это моя двоюродная сестра Людмила.

Мария Ивановна вышла на мост, налила и поставила на плитку чайник, еще теплой воды из ведра плеснула в рукомойник на дворе. Зашла обратно в комнату. Вилечка одевалась.

– Умыться найдешь на дворе, полотенце там же, и садись к столу, завтракать.

Мария Ивановна после завтрака взяла ведра и пошла к колодцу, там на нее напала соседка, Валентина Рюмочкина по прозвищу Пылаиха.

– Приехали? Вчера, что ли?

– Вчера. Привет.

– А Дуську-то, знаешь, увезли ночью…

– Куда? – Маша налила первое ведро и отпустила ворот.

– Так, в больницу. И Людка с нею уехала. Мне Куликова мать-то, свекровь Людкина сказала, у Евдокии как это – глукома…

– Глаукома?

– Ну да. Куликова фельдшерицу видела нашу, а та говорит, что Дуську в Рязань отправили, говорит, глаз будут удалять, вытек.

«Вот так так! – подумала Маша. – То-то Евдокия за лицо держалась!»

– А вы надолго? – спрашивала привязчивая Пылаиха.

– Как придется, – уклончиво ответила Маша, – поживем пока.

– Как дочка-то? А муженек в порядке ли?

– Спасибо. Не жалуемся.

Пылаиха поняла, что от Маши она мало добьется.

– Ну ладно, побягу я… Я ж так, мимо шла, решила переговорить. Будьте здоровы.

– И вам не болеть… – ответила Маша, подхватила ведра и пошла к дому.

Вилечка встретила ее в комнате.

– А кто это?

– Кто?

– Ну, старушка эта?

– Это? Это – Пылаиха. Баба Валя.

Вилечка засмеялась:

– А почему Пылаиха? Это фамилия такая?

– Нет, прозвище. – Маша усмехнулась. – И не такие бывают. Ей это от мужа досталось.

Вилечка удивилась.

– Ну муж у нее был, пьяница отчаянный, и как напьется, все за спичками бежал, счас, кричит, всех запалю!!! Ну его и прозвали Ванька Пылай… а она, значит, Пылаиха. Муж ее умер давно, а она так Пылаихой и осталась.

– Мама! Ты говоришь по-деревенски. Так непривычно.

Маша обняла ожившую Вилечку, поцеловала.

– Так а как же мне говорить? Я тут родилась, мы сейчас в деревне, вот и вспомнилось.

Маша ждала Евдокию с Людмилой со дня на день, однако, как донесли соседки, Людка с матерью после операции остались пожить в Рязани у приятельницы. Испугались или замышляют что? Ну, первое – это наверняка. И второе не исключено. Ладно, они с Вилечкой будут жить в Матурове до тепла. Развлечений тут немного, радиоточка с новостями да театром у микрофона и небольшой старенький телевизор, уверенно показывающий только одну программу. А все главные новости от соседей. Маш, свояченица в Рязань ездила, на рынок, Людку видела… Евдокия с одним глазом!