Так был пролит свет на тайну драматических событий последних дней. Нам помогала вовсе не высшая сила, а обожающее нас правительство доктора Зенмайера, точнее, его секретная служба.

Я был весьма благодарен нашему высокому гостю, однако Пепи тяжело было смириться с этим проявлением доброй воли. Он грубо начал выяснять, какой в этом смысл, зачем правительство доктора Зенмайера столь явно и энергично действует в нашу пользу?

В ответ доктор лишь улыбнулся и отделался туманными намеками, из которых мы поняли, что его страна находится в состоянии войны и поэтому нежелательно, чтобы в соседней стране, то есть у нас, пришло к власти сильное нейтральное правительство.

Поэтому правительство доктора Зенмайера заинтересовано в существовании в нашей стране беспорядков, ибо при таком положении их правительству легче втянуть нашу страну в сферу своего влияния.

Это было весьма рациональное объяснение, которое легко можно было осмыслить с общечеловеческих позиций.

— Все это хорошо, — заметил я, — но какова наша роль во всем этом?

— Никакой, — успокоил нас доктор Зенмайер, — ну просто никакой. Развивайте свое движение много-много защита волос, сильные лысые борцы, все патриоты очень хорошо.

Мы пришли к соглашению, что доктор Зенмайер, пользуясь своими обширными связями, позаботится о том, чтобы мы получали существенную общественную поддержку и в будущем. Я тут же между прочим попросил, чтобы доктор помог вытащить из тюрьмы вдову Шик, однако он с ходу отверг мою просьбу, утверждая, что такими мелочами не занимается.

— Пардон, ваше превосходительство, иногда важны и мелочи.

Перед нашим расставанием произошел неприятный инцидент.

Дружеский и любезный тон гостя пробудил во мне некоторое нахальство; мне, как говорят в народе, в голову стукнуло, и я стал усиленно намекать ему на необходимость существенных инвестиций в наше Движение ради его дальнейшего развития.

— Да ладно вам, у вас есть деньги, господа. Я знать все, вы получать от промышленников много-много и еще от париков.

По правде говоря, в ту минуту мне не хотелось особо распространяться на эту тему, но Пепи уже навострил уши, на лбу у него вздулись жилы, как будто у него сперло дыхание.

Я закутался в одеяло и простонал:

— Ой, мне так плохо, спина жутко болит.

Однако на Пепи это не подействовало.

— Какие еще парики? — спросил он доктора. — При чем здесь парики?

— Ну как же, — этот неприятный блондинистый шпион ухмыльнулся, — вы не знаете? У господина Пинто каждый месяц пачка денег от Тровица, хватит на три партии.

Я продолжал стонать из-за внезапно охватившей меня ужасной боли. Я старался не смотреть на Пепи, но чувствовал, что он внимательно глядит в мою сторону. Я интуитивно ощущал, что этот истерический петух затаил на меня смертельную злобу. Однако в присутствии харизматической личности доктора Зенмайера Пепи не решился обсуждать вопрос париков. Лишь после того, как доктор покинул нас, начался большой скандал.

Прошло полчаса, прежде чем мне удалось успокоить Пепи. Этот невысокого полета тип обнажил наконец свои хищные зубы и обрушил на меня поток проклятий. Он так бушевал, как будто я разрушил основы Вселенной, и упорно не хотел верить, что я просто-напросто забыл сообщить ему о прибылях от производства париков.

— Как раз сегодня я вспоминал об этом, — пытался я убедить его, — как раз сегодня утром я подумал о том, что мне нужно рассказать тебе все, мой дорогой друг, однако это показалось мне таким несущественным, что я решил тебя не беспокоить.

— Лысый черт! — ругался Пепи. — Почему же ты не подумал, что деньги, причитающиеся тебе от Вацека, — это несущественно, подонок?

— Это другое дело. Там шла речь о злонамеренном сокрытии доходов. Ты ведь и не думал извещать меня о тайных источниках своего финансирования.

— Конечно, думал! Я как раз собирался тебе сказать…

Я положил руку на лоб:

— Пепи, мой дорогой, если б я только знал, что ты собираешься мне об этом сказать!

Пепи еще проявлял признаки растерянности, но быстро успокаивался. Я вырвал ядовитый корень. Принимая во внимание чувствительность Пепи, мы пришли к соглашению, что теперь станем делить доходы от парикового бизнеса пополам и будем вместе проверять бухгалтерские книги Тровица. Что касается доктора Шимковича, то мы не будем тревожить его этими сведениями — зачем ему лишнее беспокойство?

Я не могу сказать, что это вынужденное решение, которое мне пришлось принять вследствие определенных обстоятельств, вызвало во мне большую радость. Однако в создавшемся положении у меня не было выхода. Переживая по поводу снижения своих доходов, я мог утешать себя тем, что мне больше не придется обманывать лучшего друга. Кроме того, мне ведь продолжали поступать доходы от продажи средства для ращения волос, которые должны были покрыть все убытки, поскольку, как вы помните, об этом знал лишь доктор Шимкович.

После того как я убедился в мещанской сущности Пепи, меня волновало лишь одно: придет ли Мици навестить меня? Весь вечер я размышлял, как сохранить достоинство в глазах товарищей по партии и одновременно удержать Мици. Была уже глубокая ночь, когда во мне созрело решение, которое позволяло убить двух зайцев — сохранить верность принципам Движения и гуманизм по отношению к отцу Мици, который так просчитался. Я решил, что девушка должна позаботиться о том, чтобы ее отец носил парик, а я буду делать вид, будто ничего не замечаю. Вот и все.

На следующее утро ко мне пришла маленькая Мици.

Несколько мгновений мы глядели друг на друга, затем она наклонилась ко мне и начала глухо смеяться. Я разволновался. В основном из-за того, что глаза девушки были полны слез. Было ясно, что с момента нашего расставания жизнь для нее стала нестерпима, и я легко мог это понять.

— Птичка моя маленькая, — шептал я ей на ухо, — признайся — ты ведь действительно не можешь жить без меня. Твое место рядом со мной, и неважно, кто твой отец.

Я изложил Мици свою идею, подчеркивая, что парик для ее отца ничего ему не будет стоить. Однако она лишь покачала головой:

— Это невозможно, Гиди, невозможно строить семейную жизнь на парике. Кроме того, папочка не согласится.

Я положил ее хорошенькую головку себе на менее израненный бок. Сказать по правде, меня раздражало, что она назвала его папочкой. Как можно так называть совершенно лысого человека?

— Скажи мне, душа моя, твой отец гордится своей лысиной?

— Он не гордится, но и не стесняется. Он говорит, что это дело случая.

— Ну конечно, только случая!

В комнате воцарилась напряженная атмосфера. Мици снова разрыдалась, и я снова принялся ее утешать. В конце концов, кто из нас не подвержен влиянию со стороны родного отца?

— Гиди, — взмолилась маленькая Мици, — оставь это дурацкое Движение. Мы могли бы стать самой счастливой парой, если бы не это безумие, которое нас разделяет.