Опустошив несколькими глотками свой стакан, он вперил взор в пропеченную корочку террина, все еще вздыхавшую и с тихим свистом опадавшую.

— Почему сей ничтожный тип решил, что ему все положено? Может, он надеялся оглушить нас своим инструментом? Тогда ему следовало заявиться вместе с литаврами! Он что, не знает, что причастие раздают независимо от ранга, в том порядке, в каком люди сидят в храме? Когда Господь наш наделял людей хлебами, разве Он устраивал очередь согласно списку привилегий? Разве не сказал Он: «И последние станут первыми»? А если послушать этого висельника Буина, то каждый прихожанин должен назвать свое имя и титул, а священник, описывая кривые и загогулины, обязан подобраться к самому знатному и с него начать раздачу облаток. Словом, вручить каждому гостю по росту и размеру его притязаний, дабы не унизить одних и не пробудить ревность других[19].

— Кто вбил ему в голову такие бредни? — поинтересовался Бурдо.

— Вы меня об этом спрашиваете? Наш достойный казуист, председатель парламента Сожак, не к слову будет помянут. Особенно его ставшее притчей во языцех лицемерие расцветает, когда к нему попадают дела, лишенные всякого смысла. Кстати, я слышал, он слагает миленькие стишки. Полагаю, он решил подурачиться над беднягой Буином, а тот воспринял его слова едва ли не выше слов Евангелия!

— И вы, словно какой-нибудь юнец, попались на удочку! Кровь забурлила, лоб покрылся испариной…

— Вы правы, — величественно произнес Ноблекур и вздохнул, — зато я вновь почувствовал себя молодым. Как вы тонко подметили, вряд ли кому-нибудь это придется не по вкусу…

Слова его встретили очередной взрыв хохота.

— Однако, — продолжил хозяин дома, раскачиваясь в кресле, — неужели на сегодня меню исчерпано? А ведь стенающий под корочкой дымящийся террин, похоже, боится, что о нем забудут.

— О-о-о, — протянул Бурдо, — это мой шедевр. Как только вы его попробуете, вы со мной согласитесь. Парочка каплунов, томящихся под корочкой, привезена из моей родной деревни, где мои кузены с любовью их откормили. Вчера вечером госпожа Бурдо опустила их в кипящий тройной бульон из дичи, а сегодня я положил их в глиняную посудину подходящего размера, запечатал лепешкой из теста и поставил в печь на уголья. Этот рецепт имеет особое преимущество, ибо мясо, покрывшись, словно панцирем, хрустящей корочкой, остается сочным.

— А чтопы педным сверушкам не было зкучно, — добавила Катрина, — я приготофила к ним домашнюю лабшу, хорошо здобренную маслом и чуточкой муската.

С изяществом, коего трудно было ожидать от его плотного телосложения, Бурдо извлек дичь и серебряным ножом, поданным ему Пуатвеном, разрезал ее на части. Каждый раз, когда нож погружался в нежное мясо, из него брызгал ароматный фонтанчик сока и жира. Трое сотрапезников набросились на еду; воцарившаяся тишина, прерываемая лишь хрустом разгрызаемых костей, свидетельствовала о том, что блюдо удалось. Тявканье Сирюса и просительный мяв Мушетты напомнили, что животные требуют свою долю пиршества.

— Видите, насколько я умерен в своих притязаниях, — произнес Ноблекур, довольствовавшийся крылышком. — Поэтому я первый беру слово и от всех нас благодарю Бурдо за полученное удовольствие. Заверьте вашу супругу в нашем искреннем гастрономическом почтении; ее покорный слуга. А теперь, когда с церемониями покончено, ответьте мне, дети мои, как идет расследование?

Бурдо хлопнул себя по лбу.

— Совсем забыл сказать вам, Николя…

— Узнали что-то новенькое? Считайте, прощение получено. Пулярки выступили в вашу защиту.

Но, судя по выражению лица Бурдо, с шутками было покончено.

— Сегодня утром на улице Глатиньи, на углу приорства Сен-Дени де ла Шартр, на ступеньках, ведущих к реке, патруль обнаружил тело убитой девушки.

— Увы, каждый день… — вздохнул Николя.

— Если бы ее просто убили! Я был в морге и видел тело. У нее такая же рана, как и у девицы Пендрон! Загадочная кровоточащая воронка…

Когда она ступает по траве, не шелохнется ни единая былинка

Лафонтен

Бурное веселье, царившее в кухне, сменилось гнетущей тишиной. Николя первым нарушил молчание.

— В городе совершается много преступлений, — задумчиво произнес он. — Всегда возможны совпадения.

— Маловероятно. Я был в мертвецкой, куда, как и положено, доставили тело, и присутствовал при первичном осмотре. Сансон, прибывший после допроса с использованием испанского сапога, любезно согласился помочь мне. Он долго размышлял, потом исчез, но вскоре вернулся, неся четверть фунта гипса. Приготовив смесь, он направился к трупу из особняка Сен-Флорантен…

Марион вскрикнула от ужаса.

— Катрина, — произнес Ноблекур, — мне кажется, Марион пора отдохнуть. Сегодня ей пришлось изрядно поволноваться. В ее возрасте долгие посиделки вредны, они хороши только для такого молодого человека, как я. Отправляйтесь на покой, и да будет сон ваш сладок.

— На поле боя я еще и не такое фидала, — проворчала Катрина, сгорая от желания услышать продолжение рассказа Бурдо; однако она подчинилась.

Проводив Марион, Катрина вернулась.

— Что побудило Сансона вновь обследовать труп Маргариты Пендрон? — спросил Николя. — Что он хотел узнать?

— Он сделал гипсовый слепок раны на шее. Навроде посмертной маски.

— А я думал, эти маски делают из желтого воска.

Лукаво улыбаясь, в разговор вступил Ноблекур.

— Оба правы. Прежде чем покупка должности позволила моей семье столь удачно влиться в ряды дворянства мантии, мои предки занимались изготовлением восковых фигур…

Сотрапезники Ноблекура изумленно вскрикнули.

— Теперь мне понятно ваше пристрастие к картинам разложения, представленным в вашем кабинете редкостей[20], — произнес Николя.

— Когда в 1559 году наш бедный повелитель Генрих II скончался, не выдержав удара копья Монтгомери, один из моих предков помогал изготовлять его посмертную маску. Он не любил вспоминать об этой работе, ибо на лице, маску с которого стали снимать сразу после смерти, со всей отчетливостью отразились страдания, пережитые несчастным государем перед кончиной. Однако вернемся к тому, с чего начали. Для снятия маски берут толстые полотняные бинты, плотно обматывают ими овал лица, чтобы не отвисала челюсть, и закрепляют на черепе. Затем покрывают лицо гипсовым тестом и ждут, когда оно возьмется и превратится в слепок, а уже со слепка делают восковую маску.

— А куда потом деваются эти маски?