после недавнего пиршества, подозрительно пошмыгала носом и вышла.

— Эх ты! — с сердцем сказал Сашка. — Я думал, ты человек, а ты… Яклич, объясни ему!

Горохов молчал с отсутствующим видом.

— Я ж в твоих интересах, Саша, — неловко улыбнулся Зуев.

— Это не по-товарищески, — сказал Иван Никифорович.

— Зря вы няньке настучали, — кивнул Ягодка. — Теперь жди сестру.

Сестра долго ждать себя не заставила.

— Это ктой-то у нас в самоволку собрался? — грозно спросила она. — Это ты, молодой? Ну-ка, ну-ка, я за тобой поухаживаю. — Она отвернула одеяло, обнаружила брюки. — Ага… а остальное где? — заглянув под койку, обнаружила чемодан. — Вот он где, чемоданчик-то!

— Оставь! — крикнул Сашка. — Не тобой положено — не тебе брать!

— Поговори у меня! Деловой!

Сестра подхватила чемодан и, с силой оттолкнув Сашку, вышла.

— Уйду! — крикнул он ей вслед. — Все равно уйду! Он сел на койку, нервно разгладил подол рубахи. Оторвав матерчатую этикетку, швырнул на пол.

— Спасибо, Зуев! Пять шаров тебе из пяти!

Потом вскочил и выбежал вон.

— Уйдет, — сказал Иван Никифорович.

— Да нет… вряд ли, — возразил Зуев не очень уверенно. — Что он, раненый?

— Раненый, — подтвердил Горохов. — Для таких закон не писан.

Зуев поспешно вышел в коридор, выглянул на лестницу, сбегал в курилку, спустился вниз — Сашки нигде не было.

— Надо найти! — приказал Ягодка.

— Да ушел он! — Горохов вздохнул.

— Может, где-нибудь в чужой палате сидит? — с надеждой сказал Зуев.

С улицы в форточку прилетел свист. Зуев, Иван Никифорович, а затем и Горохов с Ягодкой приникли к окну.

Освещенный фонарем, Сашка стоял на снегу в одной пижаме; задрав голову, кричал что-то и грозил кулаком. Вдруг он оглянулся — во двор выбежала гардеробщица. Сашка, теряя шлепанцы, нырнул в пролом забора.

Зуев бессильно сел.

И с этой минуты тревога, тупой болью ударившая его под дых, не проходила.

Чтобы сбить ее, все воскресенье Зуев переламывал себя работой, без напарников, в одиночку, пропустил обед. Ягодка пришел за ним, постоял в дверях и ушел. Иван Никифорович заглянул тоже.

— Хватит вам, товарищ Зуев, — сказал он. — Вы больной человек и должны отдыхать. На вас лица нет.

Зашел Горохов.

— Кончай, Ярослав. Ты не мамонт.

Зуев не отвечал.

— Гли, на кого ты похож! А насчет Александра не сомневайся. Черт ему доспеется, молодому.

— Уйди, Яклич, — сказал Зуев.

— Тебе видней, — обиделся Горохов.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Алевтина должна была прийти еще в пятницу — не пришла. Под вечер дежурная сестра сообщила Зуеву, что его ждут внизу.

За перегородкой, у щели, ждала Зуева соседка Раиса.

Зуев переменился в лице:

— А где Алька?

— Ты только не расстраивайся шибко, Слава, — торопливо проговорила Раиса. — А ты тут похорошел даже! Такой интересный стал! Тебе так идет.

— Алька где?!

— Не придет Алевтина. Забрали ее.

— Как забрали?!

— Хищения в цеху обнаружились, — шепотом сказала Раиса. — Нарконтроль и все такое. Мастера на Алевтину валят.

— Как… валят?

— Да ведь на проходной ее задержали! Два круга колбасы несла. Такой шум затеяли, с телевизора приезжали фотографировать.

Зуев похолодел.

— Мне несла. Говорил — не надо, говорил я…

— Что ж теперь-то, Слава?

— Девочка моя у тебя?

— Где ж ей быть. Ты о ней не тревожься. Умыта, накормлена. С Аришкой моей сидит.

— Ах, Алька, Алька…

Рушились светлые его надежды, падали как сумет с крыши, рассыпались мелкой порошей. Раиса нашептывала:

— Алевтина в последнее время откололась от своей компашки-то. И на самом деле: ты в больнице, девчонка на руках. Не до гулянок стало. Ну вот, а они обозлились.

— Что ж делать, Райка?

— Выписывайся скорей, адвоката надо искать хорошего!

— Я виноват, я один виноват… Я ей наказал, чтобы развязалась с этими жуликами.

— Эва, нашел в чем виниться! Развязалась — и хорошо, и правильно. Защитника надо, Слава, защитника!

— Ладно. — Зуев взбугрил желваки. — За дочкой присмотри там!

— Да уж присмотрю, будь надежен, — жалостливо сказала Раиса. — Так я побежала, Слава!

— Ступай… Спасибо тебе… — сказал Зуев, держась за сердце.

О том, чтобы подняться по лестнице, страшно было подумать, и он тупо стоял у лифта, забыв нажать вызов.

7

Сашку Брагина привезли глухой ночью, на «скорой», в сопровождении милиционера. Был он в бреду, почерневший, осунувшийся еще больше, в той же больничной пижаме.

У Зуева не было сил расспрашивать санитаров, тем более милиционера, при каких обстоятельствах Сашка попал им в руки, и он сделал вид, что спит. Ягодка, Горохов и Иван Никифорович, напротив, вскочили, набросились с расспросами. Из скупых ответов можно было в общих чертах представить, что произошло с Сашкой. В субботу вечером, появившись в общежитии в непотребном виде, он устроил дебош, сломал дверь своей комнаты, гонялся за каким-то земляком по всем этажам, выломал еще одну дверь и тут был задержан и изолирован. В опорном пункте он выбил стекла, но с решеткой не справился, потерял сознание. Опять решили, что пьян, и доставили в вытрезвитель, но там не приняли, направили сюда, по месту лечения.

Дежурная сестра сделала Сашке укол. Он утих, но спустя минут тридцать сел в кровати и спросил ясным голосом:

— Яклич, ты поужинал?

— Поужинал, поужинал, Саша! — живо откликнулся Горохов.

— А почему зубы не чистишь?

— Дак завтракать собираюсь! А что?

Но Сашка опять забылся.

— Спать! Всем спать! — распорядилась сестра.

— Какой уж тут сон… — сказал Иван Никифорович.

Все долго лежали в темноте молча.

— Включили бы хоть радио, что ль! — раздраженно сказал Горохов.

Ягодка включил транзистор.

По заявке радиослушателей Свербеева и Гонидзе популярный тенор исполнял украинскую песню;

Выйди, коханая, працею зморэна,

Хочь на хвылыночку в гай!

— Это как понимать, ребята? — спросил Горохов.

Ягодка перевел:

— Он поет: выйди, мол, любимая, работой сморенная, хоть на минутку в сад.

— А-а-а! — возмутился Горохов. — От же сук-кин сын! Значить, баба с работы пришла, устамши, а ему вынь да положь — выходи? Пр-ройда!

Зуев с Ягодкой отмолчались, Иван Никифорович поддакнул.

Горохов завелся:

— И главно, мужики, кабы хоть дело какое неотложное, что никак без этой, без коханой не обойтися. А то ведь, айда в садик, на эту — тьфу! — на хвалиночку! Какое может быть сурьезное дело на одну хвалиночку?

— На одну минуточку, — поправил его Ягодка.

— Все одно! Коб-бель… От она с работы приползла, а он, трутень, видать, цельный день палец о палец не ударил. Спал, поди, до двенадцати, посля ванну принял, пива налакался и это…

— …на лирику потянуло, — подсказал Иван Никифорович.

— Ну! А повкалывал бы, как она, не заливалси бы кенарейкой!