– Это не глупости, мать! – мужчина поднял вверх указательный палец. – Это Гоголь! Николай Васильевич Гоголь!

– И слава богу, – закивала старушка. – Но, уважаемый, у собаки всё-таки морда, а не лицо!

– Вот это, ик, – икнул ерофеевец, – вопрос очень даже спорный, – он указал пальцем на сидящего рядом соседа. – Вот у него морда, хоть он и похож на человека.

– Ты чё, урод? – взревел сосед и схватил ерофеевца за грудки. – Да я тебя сейчас урою, скотина!

– Видишь, мать, – трепыхаясь в руках нападающего, весело закричал пьяный товарищ, – ты видишь, как он правды боится, вот тебе и лицо. А ты говоришь: у человека… у собак.

– Рыло своё заткни, скотина! – ещё громче заорал нападавший и замахнулся то ли для острастки, то ли для удара.

И тут «собачка» дамы неожиданно подала голос. Она так рявкнула, что, как мне показалось, даже колёса у электропоезда стихли, хотя мы летели с приличной скоростью через рощу.

– А-а-а-гав! – сказала собака. И все поняли, что дальше вести себя так нельзя.

– Ты чего, пёсик? – заискивающе спросил сосед ерофеевца и отпустил того на лавку.

– Она тебя предупреждает, – пояснил нетрезвый пассажир, – языком сколь угодно болтай, а рукам воли не давай.

– Я же тебе сказал, рот закрой! – прошипел разгневанный сосед по лавке.

Собака снова повторила свой призыв, но ещё грознее.

– Ну, ты убедился? – рассмеялся ерофеевец. – Ты видишь? Она не любит грубости и агрессии, – он спустился на пол, сел прямо подле собаки и погладил её. Та в ответ лизнула его в мор… то есть в лицо.

– Осторожно, мужчина, – предупредила хозяйка пса. – Если укусит, я не отвечаю.

– Не укусит, – отвечает мужчина, – вы посмотрите ей в глаза. Она может укусить только негодяя. А я очень даже честный и порядочный человек…

– Хм, «порядочный» нашёлся, – передразнила старушка. – Зато вы неприлично пьяны!

– А ты, мать, уже очень стара, неприлично стара. Столько люди не живут, – парировал мужчина.

– Ну и что? – завизжала старушка. – Старость – не порок.

– Да я, мать, не о пороках. Не обижайся. Это шутка такая. Просто я завтра буду трезвым!

И вот тут началось самое интересное. Только вы не подумайте, что я сочиняю эту историю для красного словца или чтобы как-то украсить сюжет. Нет, этот рассказ – это вам не какой-то там вымысел в угоду читателю, это самая что ни на есть правда. Ерофеевец стал громко читать Есенина: «Выткался над озером алый цвет зари…»

Собака стала ему подвывать.

– Давай-давай, дорогая, аккомпанируй мне. Мы с тобой сейчас такой дуэтище организуем, все рухнут. Ну!

И собака запела. Нет, не залаяла, а именно запела. У-у-у-аа-а-уу-а-а-ууу!

Вагон притих, ерофеевец читал стихи, собака аккомпанировала, и даже агрессивный сосед раскрыл рот и замер от удивления. Не знаю, то ли собаке понравилась такая сочная характеристика ерофеевца о её одухотворённом лице, то ли собака и действительно добрая. Но она прямо прилипла к нетрезвому пассажиру и стала его облизывать. А тот и не сопротивлялся. Все стали им аплодировать.

Пьянчужка вскочил на ноги и стал раскланиваться публике. И вдруг кто-то крикнул: «Браво! Бис!» Ерофеевец неожиданно расплакался, но тут поезд остановился, и «дама с собачкой» поторопилась к выходу. Вышел вместе с ними и нетрезвый товарищ.

Вот такая приключилась история в одном из пригородных электропоездов.

Вообще-то там случается много всяких интересных историй. В следующий раз я расскажу вам об одном удивительном котике.

– Ну, Санёк! – воскликнул Стёпка. – Круто.

– Честно? – улыбнулся Сашка. – Понравилось?

– Клянусь! – Стёпка ударил себя кулаком в грудь. – Прикольный рассказ. Ты это действительно сам видел?

– Ну, чуть было иначе, – смущённо пояснил Сашка, – но это же художественное произведение. Понимаешь?

– Понимаю, – закивал Стёпка. – Ну, ты молодчина. А ещё есть?

– Есть, – кивнул Сашка. – Но не сейчас. Нужно ехать.

Санькин рассказ и мне очень понравился. Только вот конец что-то не совсем удачный. Нельзя было обойтись без этих котиков? Хотя… Я ведь тоже о них рассказываю. Очень рад за своего подопечного. Может, станет когда-нибудь известным писателем. Дожить бы до того часа.

Вскоре мы отправились в путь.

Детский сад отремонтировали довольно скоро. Уже через неделю ватага ребятишек носилась за мной по всему двору.

И вот тот грустный час наступил – за мной приехали из школы.

В это время все дети находились на улице.

– Ну, ребята, – обратился к ним Валерий Анатольевич, – прощайтесь с Тришкой.

Дети притихли. Первым к нам подошёл Борька.

– Дядя Валела, – вытаращил он глаза, – а Тлиса навсегда от нас уеззает?

– Да, Борька, навсегда, – откашлявшись в кулак, ответил старик.

– Вы его плодали? – поинтересовался малыш.

Ну что ты будешь делать с этими детьми. Вот кто их этому учит? Почему сразу «продали»?

– Нет, что ты, Боря, – улыбнулся Валерий Анатольевич, – разве друзей продают? У него теперь другая будет работа. Он будет людям помогать.

– А нам теперь кто будет помогать? – удивлённо спросила девочка, лицо которой было усыпано веснушками.

– Посмотрим, – развёл руками старик.

Подошла Людмила Алексеевна, поздоровалась с гостями и обратилась к Валерию Анатольевичу.

– Как ты, Анатолич? – спросила она.

– Да вот, прощаемся, – вздохнул старик. – Пришла пора.

– Ну, ничего-ничего, – заведующая погладила Валерия Анатольевича по плечу, – всё, что ни делается, к лучшему.

Дети окружили нас, и каждый норовил меня погладить. Вдруг ко мне подошла Кристина, обняла меня, погладила, заглянула в глаза и чмокнула в нос.

– Приезжай в гости, Триша, – прошептала она мне на ухо.

– Ав-ав! – тихо ответил я.

Инструктор из школы взглянул на часы и громко сказал:

– Ну что, Трисон, давай в машину?

Несмотря на то что я ожидал этой команды с первой минуты, всё же вздрогнул. Я отошёл в сторону и направился в глубь двора. Туда, где лежала моя Марьяна. Не знаю, то ли мне показалось, то ли природа действительно грустила вместе со мной, но всё стихло – не слышно было ни ветерка, ни шороха листвы. Даже воробьи перестали чирикать и замерли. Остановившись перед невидимой могилой, я попрощался со своей маленькой подругой.

«Прощай, Марьянушка! Прости, родная, что не уберёг тебя. Я никогда тебя не забуду…»