развода, суда, встреч с психологом и всего того, что пришлось пережить Аните за последний год, она словно заново нашла этот мячик. Только не где-то там на чердаке, а внутри себя. Он заменил обычную страшную дыру-пустоту. Анита чувствовала внутри себя мячик на резиночке. В детстве она звала его Попрыгунчик и теперь звала его так же.

Подсматривая за остальными, Анита могла с уверенностью сказать, что так ощущала себя не одна она. В каждой из этих женщин Анита чувствовала перемены. В том, как расслабленно сидела Сара, вальяжно помешивая кофе, в том, как спокойно беседовала Оля с дочкой, как светилась Ноэль.

Среди них не было Регины, но, по ощущениям Аниты, у неё тоже произошли перемены, о которых она расскажет, как только накатается на своём мотоцикле.

Анита принялась рассуждать, что именно могло измениться в Регине, когда неожиданно на пороге появилась она.

45

Лейла

Перед ними стоял совершенно другой человек, от Лейлы остались лишь шёлковые одежды, да и то ободранные, грязные, и длинные волосы. Они не блестели, как раньше, были какие-то тусклые и сухие, неопрятные, как и вся Лейла. Как если бы раньше она была красивой нарядной куклой Барби, а сейчас потрёпанной лоскутной самоделкой.

– Я должна попросить у вас прощения… и признаться… – Лейла села на край стула, – я исчезла… на то есть причины, о которых я хочу вам рассказать…

– Надеюсь, что они крайне уважительные, чтобы оставить нас одних ночью в горах, – произнесла Сара, выпрямив спину, вальяжная Сара исчезла, уступив место прежней собранной Саре.

– В тот вечер, в пещере… – голос Лейлы сбивался, – я медитировала вместе с вами, и я увидела то, о чем моя психика абсолютно забыла… вытеснила… так бывает…

Было понятно, что ей сложно говорить. Она глубоко вздохнула, налила себе воды и выпила залпом стакан.

– Когда я была маленькой… мой дед, мамин отец… – губы Лейлы дрожали, – он…

Она выпрямила спину, собралась с духом и выпалила быстро, слегка закрыв глаза:

– Я была маленькой… четыре года, может, пять… когда он оставался со мной… происходили ужасные вещи, я не помню, какие точно… но он точно делал то, что… – Лейла разрыдалась.

Сара сжала бокал с апельсиновым соком так сильно, что он раскололся, и она так и сидела, держа в руках осколки, пока Анита не схватила быстро полотенце, не смочила его и не помогла достать впившиеся в кожу осколки и смыть красные порезы перекисью водорода, которую суетливо принесла испуганная Виола.

– И это не всё… – продолжила Лейла, она словно находилась в каком-то трансе. – Я вам соврала…

Лейла закрыла глаза, по щекам текли слёзы.

– Не всё то, чему вас учила, я умею сама… моё тело…

Лейла замолчала.

– Моё тело многого не чувствует… и теперь я понимаю почему…

Лейла рыдала, все сидели молча, Анита взяла руку Лейлы и начала её гладить. В голове Аниты крутилась мысль, которая, она уверена, крутилась у каждой из них.

Она учила их, что смысл в правде. Но сама скрывалась от правды как могла.

46

Сара

Она вылетела из здания, стремительно направилась к воротам и зашагала по просёлочной дороге. Сара шла быстро, но ей хотелось шагать ещё быстрей, она словно не успевала за своим телом.

Какая же она дура. Танцы, медитации, красные шары, жуткая ахинея!

Сара слышала, как стучит её сердце.

Всё! Хватит! БАСТА!

Этот ретрит ничего в ней не изменил, он только подчеркнул, вывел наружу то, что и так было очевидно.

Сара убыстрила шаг. Да как могла она в принципе подумать, что этот ретрит поможет ей забеременеть. Как она могла подумать о том, что в её жизнь может вклиниться ребёнок.

Одно то, какие слова она использует, когда думает о нём.

«Вклинить», «оптимизировать», «он внесёт в её жизнь полнейший хаос».

«Самый безопасный путь – это правда».

Господи, как же она достала себя. Все эти годы, все эти двадцать лет она постоянно мучила себя. Сначала чувством вины, затем мыслью о ребёнке, и эти постоянные страдальческие свидания, эти все мужики, эти постоянные компромиссы.

Как же она дико устала от самой себя. От попыток что-то постоянно с собой сделать, быть лучшей версией себя.

Она не хочет никаких компромиссов. Она такая, какая есть. Дисциплинированная, строгая к себе, она не любит бедных мужиков, не любит мужиков в грязных носках, она любит красивых, холёных, богатых и чистых. И как же достали убеждения о том, что ей надо снизить свои амбиции. Ведь всё-таки в сорок кого там можно зацепить? Только какого-то неудачника. Нет, Сара зарычала. Она так прямо и зарычала НЕ-ЕТ.

Сара вдруг остановилась посреди поля и громко заорала:

Я ТАКАЯ, КАКАЯ ЕСТЬ!!!!

Я В ПОРЯДКЕ!!!!!

Почему она не должна быть надменной, если она в принципе умнее среднестатистического человека?!

Если она успешная, красивая, богатая. Почему, чёрт побери, она не может позволить себе гордиться этим и выбирать людей под стать себе.

В принципе она так и делала, но продолжала себя за это осуждать.

Она не до конца позволяла себе саму себя.

Какого хрена! Почему она должна идти на компромиссы? Ради того, чтобы кто-то сжалился над ней и дал ей свою сперму, чтобы она забеременела, чтобы стать мамой?!

Да гори оно все огнём.

Она шла, чуть не подпрыгивая от роя мыслей, которые влетали в её голову, кружились там и вылетали, уступая место новым.

Вот почему она не возбуждалась, с трудом занималась сексом с незнакомцами, её тело молило о пощаде.

Её тело кричало.

Нет!

Нет!

Нет!

Нет этим стрёмным мужчинам, нет свиданиям и наконец – точно нет детям в её животе.

Внезапно Сара замедлила шаг. Может, она хотела забеременеть просто для того, чтобы показать всему миру, что её яйцеклетки всё ещё эффективны, а значит и она, Сара, достаточно молода?

И это только об этом?

Её желание ребёнка просто попытка доказать миру, что она не старая?

Попытка избежать мысли о смерти.

Сара возобновила шаг, ритм её шагов усиливал ритм мыслей в голове, с каждым шагом Сара ощущала мурашки, она испытывала физическое удовольствие от правильности этой внезапной мысли и благодарность за всё то, что с ней произошло.

Она ничего никому не должна. Только самой себе.

Вот в чём состояла её правда.

Сара шагала и бубнила под нос, что больше не предаст своё тело, не станет делать то, чего оно не хочет.

А чего хочет она? Сама Сара. Чего хочет её тело?

Она хочет жить свою красивую, роскошную жизнь. Вот что. Ей нравится быть в дорогих красивых местах, ездить на красивых машинах, есть вкусную еду. Ей хочется свободы.

Через полчаса ходьбы Сара почувствовала, как сильно устала. Она посмотрела на километры на своих часах. Ого, Сара и не заметила, что прошла десять километров, оказавшись в совершенно незнакомом ей месте. Хотя после того, как они выбрались из пещеры, её больше ничего не могло испугать.

Вдалеке показался небольшой дом. Каменный, с бордовой крышей. Сара подошла ближе. Напротив дома большой неогороженный двор, так, что Сара заметила оливковые деревья, кусты олеандра, навес с деревянным столом, но главное, там, возле газонокосилок и прочей техники стоял красный «Феррари». И даже если машина находилась в тени, Сара не могла не заметить её блестящую поверхность и гладкость, такую идеальную, какая может быть только у свежеиспечённой, недавно вышедшей с завода модели. Сара знала это наверняка.

Возле колёс на корточках сидел мужчина в красной майке, кепке и вытирал колёса. Механик брал огромную губку, обмакивал её в ведро с водой и одну за одной протирал углубления стального диска. Он был так увлечён процессом, что не заметил Сариного появления. Она тихо присела на какой-то ящик, стоявший напротив, и заворожённо наблюдала.

Было что-то медитативное в этом процессе, что-то такое, от чего внезапно у Сары появилось знакомое тепло внизу живота, а через секунду, сама того не желая, она почувствовала, как включился её красный шар. Случилось ли это потому, что Сарин шар имел цвет красного «Феррари», и поэтому он вдруг отреагировал, словно увидел друга и решил передать ему привет, или было в этом что-то ещё, не важно. Важно то, что обе случившиеся вещи – и тепло в животе, и внезапное включение шара – удивили Сару, и она даже ойкнула, чем, сама того не желая, обратила на себя внимание.

Механик обернулся и заметил Сару.

– Buongiorno Signora!