пропаганда отнюдь не сводилась к одной только проповеди. Поссевино перевел катехизис Канизия; Оже написал маленький катехизис и сам распространил его. Кроме того, что они вместе составили солдатские катехизисы для католической армии, которую сопровождали в качестве войсковых священников, и так как им самим нельзя было пользоваться светским оружием, то они объявили горячую войну гугенотам пером, пустив в ход тяжелое оружие своей эрудиции. Еще действеннее, чем эта литературная пропаганда, была попытка отца Пеллетье организовывать католиков-мирян для сопротивления еретикам. Основанные им большие братства стали скоро, особенно на юге, одной из наиболее крепких опор католической партии и в то же время повсюду доставляли необходимые вспомогательные средства для иезуитской агитации.

Однако своего кульминационного пункта воинственная деятельность иезуитов достигла лишь при Генрихе III и его преемнике, в 1575–1594 годы. Лига, знаменитый союз для защиты католической религии, державшая в это время в напряженном состоянии всю Францию, конечно, была создана не иезуитами, но они весьма энергично содействовали ее успехам. Иезуиты-проповедники разжигали фанатизм масс и побуждали их браться за оружие против еретиков и наследника престола, который также был еретиком; ученые энергично поддерживали теорию о праве подданных отказывать в повиновении государю-еретику и даже убивать его; они превозносили убийцу Генриха III как героя; иезуитские эмиссары неутомимо старались заключить союз лиги с папой и Испанией и даже собирали войска против еретиков; наконец, парижские схоластики принимали деятельное участие в обороне осажденного города против Генриха Наваррского. Они не отказались от этой агрессивной политики даже тогда, когда Генрих пришел к убеждению, что Париж стоит обедни. Пока папа не снял с него отлучения, они не признавали его королем и стойко отказывались принести ему верноподданническую присягу. Своей смелостью, последовательностью, готовностью к жертвам и энергией они превзошли всех сторонников католической партии; поэтому на них больнее всего отозвался тот поворот в общественном мнении, который последовал за вступлением Генриха IV в Париж.

27 декабря 1594 года молодой парижанин, по имени Жан Шастель, сделал попытку убить короля кинжалом.

На пытке Шастель сознался, что он в течение трех лет учился у иезуитов и что последний раз он исповедовался у одного из своих бывших учителей, иезуита Гере.

Признания Шастеля привели весь город в невероятное возбуждение. В шесть часов вечера, через четыре часа после покушения, все иезуиты были уже арестованы. Судебный процесс не дал ни одного доказательства соучастия отцов-иезуитов. Лишь в одной из иезуитских коллегий нашли старый памфлет времен гражданской войны, в котором говорилось, что Генрих Наваррский недостоин французского трона, даже если он отречется от ереси. Памфлет не был хуже многих других манифестов лиги. Тем не менее все население Парижа поднялось, как один человек, против иезуитов, и парижский парламент охотно уступил этому взрыву общественного мнения; в день казни Шастеля, 29 декабря 1594 года, он изгнал орден из королевства. 7 января следующего года король утвердил декрет, и в тот же день был повешен несчастный автор памфлета, отец Гиньар. Оба эти решения продиктовало не правосудие, а бешеная и слепая ненависть. Но следует признать, что эта ненависть была одним из плодов агитации иезуитов в эпоху лиги. Опьяненные фанатизмом, они были глухи даже к настойчивым предостережениям умного генерала Аквавивы и возбудили легко воспламеняющуюся галльскую кровь более, чем все остальные духовные корпорации, вместе взятые. Поэтому, если теперь разъяренный зверь внезапно набросился на своих погонщиков, этому не следует удивляться; к тому же это было до некоторой степени вполне заслуженным возмездием, ибо тот, кто натравливает одного волка на других, должен быть готовым к тому, что зверь когда-нибудь набросится и на него самого.

Королевский эдикт был приведен в исполнение только в части Франции; на юге отцов-иезуитов не потревожили. На севере они сохранили много влиятельных друзей, и, что еще важнее, отступничество и дезертирство не разрядили их рядов.

Таким образом, положение ордена ни в каком случае не было отчаянным. Генерал Аквавива понял это. Вместо того чтобы отомстить королю, как ему советовали, он заботился лишь о том, чтобы приобрести его милость. Он приказал иезуитам Южной Франции немедленно принести Генриху IV присягу верности. Он поставил иезуитскую миссию в Константинополе под защиту французского посланника. Он просил короля принять под свое покровительство иезуитских миссионеров в вальденских долинах. Он даже предупредил французского посланника в Риме о заговоре против короля.

Эта предупредительная политика достигла своей цели. Уже в 1598 году французский посланник в Риме настойчиво убеждал короля терпеть иезуитов и даже призвать их обратно: по его мнению, это было бы лучшим средством обезвредить внешних врагов короля, Испанию и Савойю, успокоить католиков, разгневанных Нантским эдиктом, смягчить недоверие курии. Раз иезуиты имеют во Франции такое сильное влияние на умы, всякое благоразумное правительство должно стремиться сделать их своими друзьями и использовать в своих целях их искусство и влияние.

Удар, нанесенный иезуитам, сделал их более благоразумными. В будущем они уже не будут делать таких глупостей. Генрих IV более, чем какой-либо другой государь, был склонен прислушиваться к таким мудрым политическим советам. После долгих переговоров он в сентябре 1603 года призвал иезуитов обратно, но, конечно, на таких условиях, которые отдавали орден всецело в его руки: орден впредь не мог основывать новых коллегий и приобретать имений без королевского разрешения. В иезуитские дома и коллегии во Франции должны были допускаться только французы. Орден обязывался всегда отдавать в распоряжение короля одного из своих членов, который должен был отвечать за поведение Общества.

Французские иезуиты должны были дать клятвенное обязательство никогда ничего не предпринимать против короля, общественного согласия и спокойствия королевства. Король стремился национализировать орден, поскольку тот действовал во Франции, и заставить его служить на благо государства. Вполне понятно, что генерал ордена назвал данное на этих условиях разрешение вернуться скорее наказанием, чем милостью. Но он был достаточно благоразумен, чтобы согласиться на смягчение мер, направленных против иностранных иезуитов, и отказ французского правительства от предложенной клятвы. Он добился наиболее существенного: орден был снова официально признан и вступил во владение своими конфискованными ранее имениями.

Орден вскоре снова достиг могущества и расцвета. В 1610 году он насчитывал в своих четырех французских провинциях 36 коллегий, пять новициатов, один дом профессов, одну миссию и около 1400 членов. Школы ордена имели больше учеников, чем когда-либо раньше: самая большая из них, Ла-Флешь, основанная Генрихом IV, насчитывала 1200 учеников, почти исключительно благородного происхождения. И что было важнее всего, орден занял при дворе прочное положение, потому что институт придворных иезуитов, который должен был обеспечить королю влияние на Общество Иисуса, скоро дал самому Обществу большое