— Боже, да он раскаленный! Я не могу к нему прикоснуться!

— Вынесите ее отсюда! — завопил я. — Я уж сам попробую, если смогу…

А джинн, приняв форму хозяина, тем временем подошел почти вплотную, чего я в дыму и не заметил. Пока я пытался помочь профессору вынести Анну из башни, сбоку от моего лица я услышал свистящий звук прута и тут осознал, что моя щека аккуратно и быстро рассечена, причем абсолютно безболезненно, как это делает ядовитая медуза. Мое лицо!

Я в отчаянии стал махать руками, отбиваясь от невидимого врага, но это было бесполезной тратой сил. Джинн, как бы развлекаясь, стоял в центре комнаты и превращался из одного чудища в другое. Такое не могло присниться даже в ночном кошмаре. Затем постепенно на теле какого-то очередного урода стала вырисовываться голова Макса Грейвса. Оформившись в более или менее похожее подобие, она уставилась на меня с невеселой усмешкой, как бы довольствуясь тем, какой ужас производила на меня.

— Макс, — в замешательстве шептал я, — Макс, пожалуйста.

Лицо продолжало улыбаться, но в этой улыбке, а точнее, гримасе, не было ничего человеческого. На долю секунды лицо Макса исчезло, затем появилось снова.

— Макс, отпусти нас. Макс, ради бога…

Меня трясло и мутило в стоградусной жаре. Пока я бормотал себе под нос невероятную сумятицу, профессор Кволт успел вытащить Анну в коридор.

Джинн подплыл поближе. Лицо Макса Грейвса медленно таяло, превратившись в красный сгусток, затем вновь появилось на том же месте, но огромных размеров, и поползло по мне на растягивавшейся тонкой шее.

— Пожалуйста, Макс… — бормотал я.

Мне начинало казаться, что джин, хочет обвить меня своими вседостигающими руками и задушить. Но тут произошло неожиданное: вместо того, чтобы взяться за меня, джинн вдруг дернулся назад, по-змеиному отполз на середину комнаты и начал кружиться вокруг мисс Джонсон, которая теперь лежала на полу в луже собственной крови, трясясь и извиваясь всем телом в истерическом экстазе.

Профессор осторожно подошел сзади и взял меня за локоть, слегка оттягивая назад, приглашая покинуть башню. Никто из нас был не в силах оторвать взор от джинна, который теперь исполнял вокруг мисс Джонсон какой-то дьявольский ритуальный танец, как на черной мессе. Она старалась ухватить джинна и притянуть его к себе, похотливо раскрыв рот, как сексуальная маньячка. Затем медленно протянула руки и сорвала с себя остатки своей одежды.

Мы в ужасе остановились и смотрели, как джинн, суживая круги вокруг страждущей женщины, наконец оказался над ней и принялся извиваться между ее раздвинутых бедер. Мисс Джонсон выгнулась и застонала, а расплывчатое тело джинна сгруппировалось и напряглось, и они тесно прижались друг к другу. Глядя прямо на джинна, она протянула руку, на которой были все пальцы, вниз, и раскрыла свою мокрую растревоженную вульву, приглашая чудовище сделать свое дело. Джинн затрясся, мы видели, как его спиралевидно закрученная эктоплазма дюйм за дюймом входила в нее. Мисс Джонсон издала такой истошный крик боли и наслаждения, что мы не выдержав этого, отвернулись.

— А-а-а-а-х-х-х! У-х-х-х! О-х-х-х! — вскрикивала она. О, как много! Как много боли! Это так больно! У-х-х-х!

— Господи всевышний! — вопрошал профессор Кволт. — Скажи, что нам делать?

Я встал перед Анной на колени. Она была очень бледна и казалась погруженной в глубокую кому. Одному богу было известно, выживет она или погибнет.

— Анна! — крикнул я. — Анна! Что надо сделать?

Поначалу казалось, что Анна не в состоянии ничего сказать, но она сонно приоткрыла глаза и прошептала:

— Гарри…

Я похлопал ее по щекам, пытаясь вернуть к жизни.

— Анна, джинн совсем обезумел! Анна, послушай меня! Анна, что нам делать?

А позади нас из башни доносились истошные крики мисс Джонсон, стоны и рычания джинна. Крики женщины не походили на человеческие, это были вопли терзаемого животного, в них слышались оттенки сексуального экстаза, нотки отчаяния и приближающейся агонии.

Анна прошептала что-то, но так слабо, что я не мог расслышать. Я подставил ухо поближе. Она вновь прошептала:

— Ночные часы.

Профессор Кволт посмотрел на меня.

— Вот оно что! — сказал он. — Теперь джинн осуществил свой выход и ночные часы уже ему не нужны, а значит, их можно использовать в других целях. То есть мы можем обратить их энергию против него! Может, мы даже убьем его с их помощью!

Я встал.

— Давайте же, черт возьми, выберемся сначала отсюда! Я даже не представляю, как можно обращаться с этими проклятыми часами, а вы?

Профессор Кволт молча помог мне поднять Анну с пола, и мы, насколько могли быстро, понесли ее к лестнице по коридору второго этажа.

— Может, это и не страшно, — пыхтел профессор Кволт. — Может, с часами можно справиться и без особого опыта…

Мы с трудом спускались, Анной на руках по лестнице в кромешной тьме.

— Не хотел бы я попасть впросак с этими чертовыми часами, — сказал я.

Крики мисс Джонсон эхом разносились по коридорам, а от чудовищных звуков джинна вибрировали стены и дрожал пол.

Наконец мы выбрались из дома. На улице было тепло и свежо, а над нами горела, потухала и вновь зажигалась луна, когда на нее наползали и отходили облака. В воздухе витал некий особенный запах опасности, темная лужайка казалась огромной и дикой.

Мы подняли Анну на плечи и понесли через лужайку к ночным часам.

Дойдя до каменного пьедестала, мы положили Анну рядом на траву, и профессор Кволт проверил пульс. А я тем временем забрался на основание часов и принялся изучать неведомые арабские символы, полный отчаяния и пессимизма.

Со стороны дома раздался ужасающий вопль, который через несколько мгновений был заглушен криком джинна. В окнах готической башни мерцал слабый свет пламени, то вспыхивающий, то меркнущий, и на фоне этих коротких вспышек я в течение нескольких секунд видел, как джинн изменил свой силуэт и отошел от окна. Во что он превратился сейчас — одному Богу известно, но даже силуэта мне хватило, чтобы все тело покрылось мурашками.

— Это очередной из «Сорока Грабителей Жизней», уверенно объяснил профессор Кволт. — Джинн вступает в связь с мисс Джонсон в каждом своем обличье.

— Вы имеете в виду… что он будет… что все действительно так, и он… Он хочет испробовать все сорок?

Профессор Кволт встал с коленей.

— Все, кроме одного, — спокойно сказал он. — Сороковая ипостась — это ветер пустыни. Это такой сильный смерч, который арабы в Сахаре и называют «джинном». Когда джинн превращается в ветер, это означает, что он вне себя от ярости. Смерч — заключительный, разрушительный акт мести за то, что он долгое время был в заточении. Если верить легендам, такой ветер смертельно опасен и справиться с ним нет никакой возможности.