бы он научить и меня играть также? Тот закурил трубку, пошевелил бородой и согласился взять меня в ученики.

И вот, начались трудовые будни. Учение мне давалось не без труда, но советский пионер никогда не отступает перед трудностями. И я каждый Божий день …

Открыв рты, ребята слушали несколько изменённое толкование четырёх серийного фильма «Цыган» с некоторыми изменениями, который выйдет на экраны лишь в 1979 году. Я помнил, что есть чёрно-белый фильм, вышедший в 1967 году, поэтому пересказывал именно четырёх серийный вариант картины, кардинально поменяв сюжет и имена героев. Естественно, главным героем рассказа был не мрачный кузнец Будулай, а весёлый и добрый музыкант Абдулай с нелёгкой музыкальной судьбой.

Молодая девушка, во время войны нашла у раздавленной цыганской кибитки ребёнка. Воспитывала его. Затем к нам в деревню приехал табор и узнали мальчика, потому что он похож на своего отца. Послали за отцом. И тот решил остаться жить в деревне с сыном… Тогда-то я с ним и познакомился…

— … Вот так я и учился, день за днём, ночь за ночью… Также у Абдулая был смешной белый щенок, который очень любил бегать за палочкой виляя хвостиком, — тут я решил ввести ещё больше драматургии в историю, внедрив в него элементы из культового фильма «Белый Бим, чёрное ухо», но вовремя остановился, вспомнив что фильм уже был снят и вышел на экраны год назад, то есть в 1976 году.

Ансамбль рты и не собирался закрывать…

— … Как-то под утро, когда солнышко только взошло, а ранние пташки начали своё пение, я увидел, что табор ушёл. Вместе с ним ушли, и мои друзья, с которыми я подружился — мой учитель, и собачка, с которой мы так весело играли всё лето. Если честно, то её мне было жалко больше всего. Она была такая милая, такая лапочка, такая прям… «ав», «ав» … — «поавкал» я, озвучивая милую собачку. — И лишь воспоминание о прожитых днях и дружбе, согревало меня долгими зимними вечерами в раздумьях о прожитом лете, — закончил свой «правдивый» рассказ ученик цыгана.

Зря я это… Не рассчитал!.. Не сообразил!.. Виноват!.. Каюсь!..

Юля завыла… а уже через секунду зарыдала настолько «горькими слезами», что я предложил вызвать скорую. У неё была форменная истерика… Ей очень-очень было жалко всех! А особенно собачку, которая так мило гавкает.

— «Ав», «ав», — сквозь всхлипы, рёв, сопли, слюни, плачь и невнятные бульканья, можно было услышать цитирования, которые издавала реинкарнация.

Успокаивали мы её полчаса…

— Саша, я не поняла. Женился он на Глафире Худяковой то? — хлюпая носом, с надеждой спросила Юля, вытирая платком прекрасное личико.

— Э-э… — предвидя и боясь очередной истерики и пытаясь её предотвратить, я, ступая по минному полю сказал очередную правду: — Конечно! Он через неделю вернулся, и сразу свадьбу сыграли.

— А уезжал куда? — поинтересовался Мефодий, которому как я понял судьба цыгана Абдулая тоже была интересна. И вообще, этот вопрос по всей видимости интересовал всех, потому как народ, сидевший во круг меня, как-то разом пододвинул стулья ко мне.

— Э-э… уезжал то?.. Э-э… Так родственников навестить. Навестил и сразу назад, женится… — ух…

Началось обсуждение дальнейшей судьбы новой, советской ячейки общества. Как и ожидалось, нашу красавицу больше всего интересовала судьба собачки… Пришлось наврать ещё — собачка выросла и родила милых щенят, а семья Абдулаев родила тройню.

На просьбу попросить «милого цыгана», чтоб он подарил одного щеночка Юле, пообещал: «Обязательно». А сам подумал, что придётся по ходу дела найти где-нибудь, какую-нибудь дворнягу для нашей принцессы. Может на птичий рынок съездить, который находится рядом с метро Таганская? Интересно только, существует ли он сейчас? В конце восьмидесятых вроде существовал, а сейчас не ясно… Ну ничего. Найдём красавице собачку. На крайняк, есть же вокзалы…

* * *

— Итак, вернёмся к нашим баранам, то есть к музыке. Имейте в виду, то, что я рассказал о построении музыкальной композиции сейчас, это чистая теория. Практики не было.

— А вчера? Вчера тоже была теория? Или ты научился так играть на ударных после игры на банках из-под краски? — каким-то странным голосом разоблачителя поинтересовался Сева.

«Ну просто следствие ведут колобки, — подумал я. — А хрен вам. Всё равно не расколюсь».

— Да. Так всё и было. Ты прав.

— Но это же невозможно! Этого не может быть. Такого просто не бывает. Это все просто фантастика! Ты что, гений? Ты… Ты… Как?! Так ведь никто не играет. Это просто невозможно! Ты… Ты… — Антон ходил туда-сюда по комнате и восклицал. — Да-да, ты гений! Гений! По меньшей мере гений! — кричал он, а затем остановился и уставился на меня. — А ещё что ты можешь? На чём ещё умеешь играть? На каких инструментах? На гитаре умеешь? Конечно умеешь, ведь тебя этот, как его… Абдулай(!) учил! А уж он-то вне всякого сомнения умеет! У них это в крови. Или что?! Умеешь петь? Умеешь?.. Может ты песню какую-нибудь сочинил сам? Что же ты молчишь, Саша?! — он сел рядом и стал пристально смотреть мне в глаза, пытаясь найти ответы в моих «честных» и «наивных» детских глазах.

Я молчал. Открывать все карты сразу с одной стороны было бы неправильно. Пусть просто думают, что я умею играть лишь на ударных, но потом подумал, а почему бы и нет? Так сказать, завоевание авторитета по всем фронтам…

— Да! — сказал скромный я и улыбнулся.

— Что, «да»? — не поняв переспросил Антон.

— Всё «да». И на гитаре, и на бас гитаре, и на пианино и сочиняю.

— Я так и знал! — прошептал Сева таким голосом словно узнал какую-то великую тайну.

— Покажи. Пожалуйста, покажи, — сказал Антон и протянул мне гитару с детской улыбкой и робостью.

— Покажи!.. Саша сыграй!.. Сыграй!.. — заговорили все разом.

— Хорошо, — согласился я и встал. Потянулся, взял гитару и про себя скаламбурил: «Эх, давно я не брал в руки шашки! Ещё с гражданской войны!.».

— Ребята, я никогда и никому не показывал то, что я умею, чему научил меня цыган. Поэтому не знаю, что из этого выйдет. Я не хочу, чтобы об этом кто-либо