Пугачева в крепость, и нашему разведчику ничего не оставалось, как временно назначить комендантом Малыковки самого себя. С помощью гусар он принялся энергично наводить порядок в городке, одновременно производя допросы жителей. Их показания, как стеклышки мозаики, постепенно складывались в отчетливую картину. И страшная правда вставала перед его мысленным взором.

Вот как это было…

***

Несколько раз Тишина под охраной казаков переправляли на остров, пытаясь добиться, где спрятана казна. Невысокий ростом и хрупкий сложением казначей оказался крепок духом, словно святой мученик. Он терпел жестокие пытки и издевательства разъяренных охранников, но так и не сказал, где зарыл сундук с деньгами. Не сумев вытащить из него ни слова, Вацлав велел доставить на допрос Ивана Серебрякова, но оказалось, тот уже был мертв. Малыковский рыбак повесился в своем каземате, написав кровью на стене: "Не предавал!" И тогда поляк обратил взоры на жену казначея, Фросю. С ней он избрал другую тактику: был ласков, обаятелен, уверял, что никому не желает зла, рассказывал о своем трудном детстве, расспрашивал о ее девичьем прошлом, об отце-матери… Измученная женщина в ответ призналась, что с детства сирота и все ее утешение в муже и детишках. Упомянув о детях, Фрося в страхе опомнилась, но было уже поздно. Вацлав принялся донимать ее расспросами и, ничего не добившись, велел оповестить горожан о награде тому, кто выдаст, где скрываются дети Тишиных. Доносчики не заставили себя ждать. Ими оказались те самые крестьяне, у которых были спрятаны Аленка и Левушка…

Что было далее, невозможно рассказать в подробностях. Остались лишь записи в протоколе, сохранившемся в архивах Малыковки. В присутствии родителей детей пытали, а потом ударами о стену размозжили им головы. Затем Фросю на глазах мужа насиловали казаки возле церковных врат. Не добившись ничего, разъяренная толпа поволокла супругов на причал. Там несчастные были голыми повешены на мачте разбойничьего струга.

Вацлав и его подельники-душегубы еще несколько дней рыскали по острову в поисках спрятанных сокровищ, но так ничего и не нашли.

***

Больше всего Державина возмущало, что никто из жителей Малыковки не пришел на помощь семье казначея. Все безоговорочно подчинились бунтовщикам и вероломному поляку. Он вспоминал, с каким упоением мужики встречали Пугачева, как бабы несли хлеб-соль, а звонари били в колокола! Не мог он понять этого униженного стремления холопов угодить новому господину, который ничего им не дал, кроме права воровать и творить злодеяния.

Он поклялся найти и покарать всех виновных: и прямых преступников, и их прихвостней, и тех, кто молчал, когда свершалось убийство невинных людей.

В том, что рано или поздно Вацлав с казаками будут найдены, он не сомневался. А начал с того, что приговорил к казни на виселице пятерых человек. Троих он приметил еще во время встречи Пугачева. Они громче всех славили самозваного царя, размахивая топорами, и призывали народ вершить разбой и самосуд. Как потом он выяснил на допросах, по их наущению начались в Малыковке погромы, в ходе которых злодеи зарубили несколько десятков человек. Еще двое приговоренных — мужик и баба, которые выдали злодеям детей казначея Тишина. В последний момент баба была помилована — Державин узнал, что у нее пятеро малолетних детей и больная мать на руках.

"Дабы устрашить чернь", казнь была обставлена с мрачной торжественностью. На площадь, где были установлены виселицы, гусары согнали всех жителей Малыковки. Приговоренных к смерти обрядили в саваны; меж ними, бормоча слова молитвы, ходил священник и давал целовать крест. Когда правосудие свершилось, началась вторая часть жуткого представления. Державин приказал высечь около двухсот мужиков — всех, кто принимал участие в грабежах и бесчинствах. Палачей не хватало, мужики секли друг друга по очереди. Остальные, стоя на коленях, просили прощения, крича: "Виноваты! Пощадите!"

После расправы над жителями Малыковки за Державиным закрепилась репутация самого жестокого карателя следственной комиссии. Штабные офицеры не одобряли его действий и язвительно рассказывали, что он вешал людей из "поэтического любопытства". Хлесткая шутка долетела до Петербурга, сослужив поэту плохую службу. Но оправдываться он не собирался. Ведь его осуждали паркетные шаркуны и придворные лизоблюды. А он знал войну не понаслышке и на собственной шкуре испытал, что такое à la guerre comme à la guerre.[10]

В отличие от штабных, строевые офицеры считали, что Державин поступил с малыковцами так, как они того заслуживали, и преподал им хороший урок. А сам Державин думал теперь лишь о том, как захватить и покарать Вацлава Новака, бежавшего с казаками в низовья Волги. Не мог он успокоиться, пока гуляли на свободе те, кто подверг его друзей мученической смерти. Он рыскал по деревням и селам, расспрашивая местных жителей, и велел не убирать виселицы с площади, пока не будут казнены главные преступники. Но случилось так, что сама судьба распорядилась за него.

Однажды к нему в кабинет вбежал его новый ординарец и выпалил с порога:

— Ваше благородие! Казаки поляка повязали!

Державин оторвал голову от бумаг.

— Какого поляка?

— Вацлава Новака!

***

Уже все Поволжье было очищено от бунтовщиков. Императорские войска освобождали города и села, крепостные крестьяне возвращались в разоренные поместья, рабочий люд — в кузницы и мастерские, чиновники — в присутственные места… Пугачев и его главные атаманы были схвачены и доставлены в Москву, и отныне никакой поддержки в народе яицкие казаки не имели. Побежденных не любят.

Бежавшим малыковским преступникам скрываться от возмездия становилось все труднее. И в итоге с паном Вацлавом Новаком произошло то же самое, что и с Емельяном Пугачевым. Посовещавшись, усталые, голодные и злые казаки набросились на своего предводителя и крепко связали веревками. Расчет был прост. Рано или поздно они бы все равно погибли в лесах либо были пойманы и преданы суду. А так у них появлялся шанс на спасение: ведь они сдались добровольно, да еще и привели предателя-поляка. Какие молодцы!

Отложив перо, Державин надел треуголку, вышел из комендатуры и остановился на крыльце. Во дворе трусливо жались несколько грязных оборванцев, в которых невозможно было узнать наглых, воинственных бандитов, сопровождавших Пугачева во время штурма Малыковки. Самым жалким среди них был поляк. Он стоял на коленях со связанными за спиной руками, его длинные волосы сбились в грязный клубок, а лицо было черным от кровоподтеков: видно, бывшие соратники немного переусердствовали.

Державин молча оглядел понурых бандитов, ждущих милосердия за "ценный трофей". Так вот какие звери убили Аленку и Левушку, а потом насиловали их мать…

Мелькнула мысль немедленно повесить всю ватагу на тех виселицах, что зловеще стояли на площади. Лицо его