— Пошли пройдемся! — кинул он на ходу Старостину и отправился прочь из дома. Он быстрой походкой вышел на берег озера, на мостки, где хозяева особняка, его друзья, любили удить рыбу. И застыл там снова со своими мыслями.

У нее все время было довольное выражение лица. И он, дурак, полагал, что это благодаря ему. А чему ей, собственно, было радоваться? Если напрячься и вспомнить, когда он в последний раз ее… С ней… Ну, в общем, когда у них в последний раз было «это»? Вспомнил? Нет! Но ведь она оставила его в покое. Сначала Марат наслаждался этим покоем, потом стал ловить себя на мысли, что как-то пустовато без привычных просьб приласкаться. А теперь он вдруг с предельной ясностью осознал: его действительно оставили в покое.

Тяжело вздохнув, Ладыгин ощутил укол мужского самолюбия. Он увидел своим внутренним зрением — в последнее время она сразу закрывается в ванной, как только заходит в квартиру. Возможно, она смывает с себя запах его соперника, а заодно и пытается удалить похотливое выражение со своего лица.

— Дальше, — обратился он к своему помощнику.

— Насчет версии номер три, вашей первой жены Маргариты Андреевны… Мы ведь уже решили: она не имеет никакого отношения к похищению.

— В этом я не сомневался. Четвертая?

— Пока ничего.

* * *

Охранник высадил ее из машины у библиотеки и остался ждать. А она прошла по коридору к черному ходу, шагнула наружу и через проходной двор — на другую улицу.

Мире нужно было побыть одной, потому что в ее руке играла радость. В той самой руке, к которой мама прикоснулась. В руку перелилось что-то мамино, и девочка бережно несла ее, чтобы не расплескать новое ощущение, прислушаться к нему.

Дошла до перекрестка и почувствовала, что сильно проголодалась. Сколько там у нас осталось до начала занятий? Ага, полчаса. Как раз успею. Художественная школа чуть дальше по улице, а на углу есть кафетерий.

Мира набрала полный поднос еды и медленно продвигалась к кассе, прикрыв глаза и разговаривая с папой. Гораздо легче с ним разговаривать вот так, в мыслях. Тогда он не возражает.

Например, папа вначале ворчал, он не желал, чтобы она ходила в художественную школу. Он не понимал, какой толк от рисования. Папа хотел, чтобы дочь стала экономистом. А она не хотела. И ее учитель рисования — тоже.

Он говорил папе, что в ней умрет художница. Папа отвечал, что в нем тоже умер артист, ну и что? И ничего страшного. Зато экономисты всем нужны. Правда, потом папа что-то придумал и разрешил ей заниматься рисованием, даже поощрял.

Мира задумалась: а что, если в каждом человеке умирает кто-то талантливый? Она огляделась вокруг. За столиком кафе сидел парень, в котором умер великий спортсмен, потому что он… М-м-м-м… допустим, слишком много курил. И поэтому он стал охранником в банке. Парень разговаривал с девушкой, в которой умерла гениальная актриса, потому что в театральный она не смогла поступить и теперь работала менеджером. За кассой сидела женщина, в которой умерла знаменитая балерина, потому что с такой фигурой в труппу не берут, и вообще, надо было, уважаемая, десять лет назад приходить. Прошел с подносом тощий парень, в котором умер великий писатель, потому что никто не хотел издавать его рукописи: вас таких много, сейчас все пишут. Мимо по улице шагала мама с ребенком, в котором уже начал умирать гениальный музыкант, потому что родители отдали его в международно-дипломатический лицей.

Зал кафетерия наполнился призраками великих деятелей культуры, науки и искусства. И реальными фигурами простых скучных смертных. Наблюдать за ними было очень интересно. Но тут подошла Mирина очередь, и пришлось погасить разыгравшуюся фантазию. Она полезла в кошелек.

— Ну? — нетерпеливо спросила кассирша.

В кошельке ничего не было. Все бумажки она отдала маме.

Щекам стало горячо. Как досадно! Надо вернуть взятое. А Мира уже отпила из стакана свой любимый компот из сухофруктов. И тортика шоколадного жалко. Что же делать?! Объясняться? Доказывать, что ты не попрошайка какая-нибудь? Что так случайно получилось? Но они ведь не поверят. Еще милицию вызовут.

Сзади молча ожидала очередь. Мире казалось, что все на нее смотрят. И осуждают. Ведь они взрослые. Умные. Знают, как надо и как не надо. Что такое хорошо и что такое наоборот. И любят объяснять это детям.

— Что, детка, деньги забыла? — тронули ее за плечо.

Вот, сейчас начнут ее учить уму-разуму.

Позади Миры обнаружился здоровенный дядька. От него пахло кожей и бензином. Он аккуратно отодвинул девочку от кассы и расплатился за нее. Кивнул на поднос: забирай.

Она растерялась и отошла с подносом, натыкаясь на столики. Устроилась подальше, спряталась от стыда в самом углу.

Но дядька все равно увидел ее, подошел и спросил:

— А на дорогу у тебя деньги есть?

Мира молча кивнула. Слезы стояли в горле и мешали глотать.

Дядька удалился, недоверчиво оглядываясь на девочку с покрасневшими глазами.

А она представляла, как придет сюда с полным кошельком денег — у папы выпросит, — и станет поджидать этого дядьку. Подойдет, протянет деньги и гордо скажет: «Спасибо!» А если он не придет сюда больше, тогда она накормит кого-нибудь бесплатно…

Лида начала осваивать роль Сониной хозяйки. Она гуляла с сеттером в старом Ботаническом саду, и они обе наслаждались великолепием бабьего лета. Собака бежала радом, а когда хозяйка отстегивала поводок, носилась между кустами, словно рыжая молния. Медовая шерсть переливала на солнце всеми оттенками медно-золотого. Шелковые уши развевались в стремительном движении, как знамена.

Гуляющие по аллеям парочки и одинокие пенсионеры смотрели на Соню с улыбкой. Лида от этих взглядов испытывала чувство неведомой раньше гордости, как и положено хозяйке очень породистой собаки. А когда за ее спиной громко зашептались две старушки, кормившие белку орехами: «Ой! Смотри! Лидия Завьялова со своей собакой!», «Где, где?! А, вон… Какая же эта Завьялова красавица! И собачку себе подобрала под стать!» — у Лиды сделалось просто отменное настроение.

Возвращаясь по утрам с прогулки, она кормила Соню строго по инструкциям Двинятина — говядиной с овсяными хлопьями «Геркулес» — и впервые в жизни чувствовала, как приятно делать что-то не только для себя.

Все шло отлично, пока однажды вечером актриса не вывела Соню на очередную прогулку. Тут она вспомнила, что в доме не осталось ни крошки хлеба и ни куска сыра, а только сырая говядина для собаки. И Лидия не пошла, как обычно, в Ботанический сад, а помчалась к супермаркету.

Она привязана сеттера к поручням у магазина, а сама зашла внутрь. Все продукты она побросана в сетку очень быстро, стремительно пробежав по секциям, у кассы не задержалась, так как очереди, к счастью, не было. Но, выйдя из магазина, она не увидела Сони там, где ее привязала. Лида испугалась, запаниковала и понеслась вдоль запруженной автомобилями улицы Богдана Хмельницкого. Только что- то рыжее мелькнуло за стеклом в грязноватом автомобиле, который заворачивал за угол. Этой секунды было достаточно, чтобы молодая женщина устремилась следом за машиной с громкими воплями: