поставила на пол, так удобнее ей было почему-то, а чайник у них был пузатый с широким отверстием для наливания воды, он туда и угодил обеими ножками. Раньше быстро скорая приезжала, а вот что вытерпел мой сынок, пока ждали её, я не знаю, только представляю, какую адскую боль он испытал. Сама в детстве обжигалась, лет восемь было, да я и немножко, одну ногу. Здесь же малыш, совсем кроха, и обе ступни, и кожа сразу слезла, в колготках осталась. Сейчас пишу, а писать трудно, давление поднялось, сердце заколотилось так, что выпрыгнуть просится. Дописать бы мне это всё. Но на этом случае долго останавливаться не буду, просто напишу концовку. Конечно же, я не стала делать операцию, разве мне было до своей почки? Сбежала из клиники Савиных и сразу к сыну на Олега Кошевого, его к операции готовили, пересадку должны делать, кожу надо было мою, или с его попы брали бы. Но, чудо произошло. Чудо!

Я ведь украдкой к сыну в палату прибежала, пряталась, когда обход был, раньше видеокамер не было, проще было. Но так получилось, на вечерний обход заходит врач, молодой, статный, а я до этого сынишку попросила, чтобы мамой меня не называл, а то, говорю, меня выгонят. Помню, как он метался, лежал на какой-то махонькой кроватке, ноги в разные стороны вверх подвязаны. Страшно. На ступни смотреть жутко. До сих пор вся картинка перед глазами. Он всё укол просил и писался прям в кроватку, памперсов не было тогда, просто судно, и всё, или клеёнка прорезиненная. Хотя сынок у меня в полгода уже на горшочке сидел, моя мама научила вовремя чишкать. Проблем с этим не было. А тут в четыре-то годика и в кроватку. Много детей там было, полная палата, и все с ожогами. Они меня все почему-то мамой стали звать, я отзывалась и помогала им как могла. Я ведь там с недельки две точно пролежала. Так вот, входит этот молодой доктор и спрашивает: вы чья мамочка? А дети при виде белого халата, видать, натерпелись страха и кричат, плачут «мама, мама». Я и говорю, да для всех я мама, а если честно, вижу, что мой сынок в лице изменился, смотрю я на него и говорю: вот мой сынок, глажу его по головке, помню до сих пор, за то время впервые обрадовался. Наверное, понял, что теперь доктор меня не выгонит, раз призналась. Врач и говорит мне, так вам же должны почку подшивать? Похоже, муж сказал или с врачами созванивался, меня ища. А я говорю ему: нет, всё отменили.

— А кто вас сюда пустил?

— Как кто? Заведующий. — Я еле выговорила, смотрела в упор на него и повторила, — заведующий.

— Тогда зайдите минут через десять ко мне в кабинет (не помню уже, какой кабинет, но он номер назвал).

Ровно через десять минут я и явилась в указанный кабинет. Опешила, когда вывеску на двери увидала «ЗАВЕДУЮЩИЙ». Растерялась, не знаю, что и сказать. Оказалось, это и был сам заведующий. Вот так я влипла. Но всё обошлось, мы поняли друг друга. Очень хороший оказался человек. И снова врач от Бога. Предупредил меня, что завтра консилиум и необходима пересадка. Тут я не буду описывать своё состояние, единственная радость была, что не выгнали. Кровати у меня не было, эти сутки я сидела на стуле, возле сына, бегала и к другим деткам, так что сидеть некогда было. Но всю ночь я простояла на коленях, присяду на минутку и снова на колени, умоляла Господа, чтобы услышал меня, я знала, что он есть, мои родители верующие были, да и спас же, когда Шурка витамином подавился. Помню, ещё в детстве, мне лет девять было, и я случайно выронила Оленьку, племяшку свою, в реку, только ползунки в руках остались, а она под воду ушла, под мостик, там глубоко было. Выловила за распашонку, ей тогда и годика не было, а может, и был, но совсем кроха. Родители на покосе, а я водиться осталась, накормила её чем-то, она и запоносила, да так, что все запасные ползунки закончились, вот я и решила хоть эти застирать. Захлебнулась она водой, тяжёлой сделалась. А мне словно кто-то подсказал, ведь одна я была, перевернула её вверх тормашками и давай за ноги трясти. А сама кричу, громко кричу: «Помоги, Боженька, помо-ги-и-и!» Оживила девочку. Страху-то я тогда натерпелась. Какая я нянька? За мной приглядывать надо было, а я…

Одно время меня нанимали за десять копеек в день с ребёнком водиться. Я бы, может, и забыла, что с мальчиком водилась, но однажды, выступая в каком-то посёлке, а это было совсем недавно, лет пять назад, мне женщина припомнила. «А я, — говорит она, — помню, как тебя за десять копеек нанимала с сынишкой моим водиться». Неловко мне стало, покраснела вся, вроде как на сцене только что побывала, возвысила себя внутри, стихи свои читаю, а тут на тебе, припомнили, как в няньках была. Но спасибо Александру Ивановичу Панову, он-то и поставил эту женщину на место:

— А что, — говорит, — вы думали, Валентина так и будет коров доить да в няньках работать? Теперь полюбуйтесь, послушайте её произведения.

Помню, как я на седьмом небе от этих слов была. Вот как в жизни бывает. До сих пор благодарна Александру. Опять от темы ушла. Долгой мне та ноченька показалась, молилась как могла, ко всем святым взывала. Не только за своего сынишку, а за всех деток молилась. Приходят утром врачи и увозят сына на каталке. Не знаю, сколько времени прошло, вижу назад везут, понять ничего не могу. То ли операцию уже сделали, то ли… не знала, что и думать на тот момент. Только врачи окружили меня, а заведующий и спрашивает:

— Что вы делали с сыном ночью?

Серьёзно спрашивает, не отводя глаз. А я ничего не могу понять, ведь ничего не делала, к сыну прикасалась слегка, боялась разбудить, ему сильные уколы обезболивающие ставили. Очень сильные. Только молилась, и всё. Честно и сказала:

— Ничего не делала, стояла на коленях, молилась, и всё. Честно говорю, ничего, — убедительно повторила.

— Вот и молись дальше, — сказал он, слегка похлопывая меня по плечу.

— А-а-а операцию когда? Когда операция? — сдерживая слёзы, задаю вопрос.

— А уже не надо, вы его сами прооперировали, видите, — он кивнул в сторону ножек, — кожа на ступнях появилась.

С тех пор я не сомневаюсь, есть Господь. Есть! Думай как хочешь, дорогой мой читатель.