— Как дела? Что нового произошло за те часы, что мы не виделись? — спрашиваю я у Ольги, продолжая втирать антисептик в руки.

— Мне сегодня утром сделали комплимент, — улыбаясь, похвасталась она, разворачивая передо мной одноразовый голубой халат необъятных размеров.

— Да ну? Это кто сподобился? — поинтересовалась я, ныряя в рукава халата.

— Я сегодня стояла на операции с каким-то новым хирургом, так он сказал, что ему давно не было так комфортно работать. Спросил, с кем я обычно работаю. Я сказала: «С Авдошенко». На что он ответил, что я могу смело идти в пластические хирурги, — засмеялась девушка, ловко натягивая мне на руки стерильные перчатки. Всегда удивлялась способности операционных сестер натянуть их по самые локти.

— Приятно слышать! Люблю работать в паре с профессионалами высокого класса, — гордо ответила я.

Для хирурга счастье — работать в сплоченной команде, где каждый участник операции четко знает свое дело. В экстренной хирургии состав хирургической бригады каждый раз разный: разные ассистенты, операционные сестры, анестезиологи. В плановой хирургии, а пластическая хирургия это плановая хирургия, все иначе. Тут мы имеем возможность выбора, и со временем люди «сбиваются в стайки» и создают эффективную команду, которая может работать многие годы вместе. Хирургическая бригада для меня это как семья, ведь половину своей жизни я провожу в операционной.

Часто слышу один и тот же вопрос: «Почему вы не берете себе ассистентов?» Виной тому не только мой «плохой характер», о котором ходят легенды. Дело в том, что я очень постоянный человек, мне крайне сложно привыкнуть к «одним рукам» и невероятно болезненно от них отвыкать, и уж тем более мне, как хирургу, не хочется менять эти руки каждый день. Поэтому да, я уже несколько лет работаю только с одной и той же операционной сестрой, Ольгой. Она и операционная сестра, и мой бессменный ассистент.

Как мы выбрали друг друга?

Могу сказать со своей стороны, что тут важно все: профессионализм, конечно, на первом месте! Подать инструмент как раз в том момент, когда я о нем подумала, срезать нитку именно на той высоте, как мне нравится, натянуть кожу именно в том направлении, куда я подумала. Она реально умеет читать мысли. Темперамент тоже очень важен (я — холерик, Оля — сангвиник, и это спасает нас обоих), нам не скучно в операционной по 6–7 часов. У нас даже скорость работы одинаковая, терпеть не могу, когда кто-то тормозит! Мы подходим друг другу по росту (я — 178 см, Оля — 178 см), да-да, есть прекрасные профессиональные медсестры, но они ниже ростом, а это неудобно. Важен даже запах. Постойте-ка cемь часов бок о бок с человеком, от которого невыносимо пахнет потом, а не вспотеть в операционной сложно. И выносливость… Я хоть иногда присесть могу во время операции, Оле приходится чаще стоять, и мне важна ее надежность и готовность к работе в любой момент. Да много еще факторов. Конечно, иногда возникают и напряженные моменты, но мы обе отходчивые и буквально через минуту продолжаем работать как ни в чем не бывало. Это бесценно!

Взяв со стерильного стола две ручки, похожие на мороженое лакомка, сделала шаг к операционному столу. Подняв обе руки вверх, я закрепила стерильные ручки на бестеневых операционных лампах и стала регулировать их положение над операционным полем. Левое плечо сразу отозвалось тупой болью. Я немного приподнялась, чтобы изменить положение, и помогла себе правой рукой. «Как же я устала от этой боли», — пронеслась в голове досадная мысль.

Раньше огромные операционные лампы были неповоротливыми, и для того чтобы осветить нужную область их направляла санитарка или анестезиолог. Есть даже анекдот на эту тему.

Летит самолет, стюардесса спрашивает: «В самолете есть анестезиолог?» На несколько мгновений повисает тишина, а потом поднимается мужчина: «Есть». «Пройдемте со мной, нам нужна ваша помощь», — взволнованно командует бортпроводница. Они идут в хвост самолета, заходят за ширму, и мужчина видит такую картину: на полу лежит человек, а хирург в халате и перчатках выполняет операцию. На мгновение подняв глаза от раны, хирург спрашивает: «Вы анестезиолог?» «Да, я», — отвечает вошедший. «Свет поправь», — просит хирург.

Сейчас все иначе: лампы выполняются из легких материалов, элементарно управляются самим хирургом с помощью стерильных съемных ручек.

— Мы можем начинать? — спрашиваю я анестезиолога.

— Конечно, — отозвался он и опять склонился над историей болезни.

— Анестезия, — скомандовала я, и тут же в руку мне лег шприц с местным анестетиком.

Несмотря на то что пациентка у нас в наркозе и болевых ощущений не испытывает, мы все равно обкалываем ткани в зоне операции обезболивающим раствором. Делается это для того, чтобы не возникла боль в послеоперационном периоде и чтобы мне было удобнее работать. В этом растворе и обезболивающий препарат, и сосудосуживающий, что значительно снижает кровоточивость тканей и риск кровопотери. Вообще, при большинстве пластических операций потеря крови минимальная. Наиболее опасны в этом плане массивная липосакция и абдоминопластика.

Введя анестезирующий раствор в область подбородка, шеи, правой половины лица и выждав пять минут для сокращения кровоточивости тканей, я взяла в руки скальпель и отработанным движением рассекла кожу. Одним из самых ответственных и важных моментов при выполнении омолаживающей операции является расположение линии разрезов. Для обывателя очевидно, что следов от пластической операции не должно быть видно. Именно поэтому, обращаясь за пластикой лица, никто обычно не уточняет, где же, собственно, будут располагаться рубцы. А вариантов-то много, и далеко не все являются эстетически приемлемыми.

Я являюсь выходцем из классической школы пластической хирургии, которая рекомендует расположение разрезов в волосистой части виска, вокруг ушной раковины и в волосистой части затылочной области. При этом видимым остается только рубец перед ушной раковиной. Однако сейчас многие хирурги поддерживают веяния современной европейской школы пластической хирургии, которая рекомендует располагать разрезы перед линией роста волос как в височной области, так и на шее. Объясняют они это тем, что при таком расположении разрезов не происходит смещение линии роста волос, чем грешит классическая школа.

Я бы не стала останавливаться на этом объяснении так подробно, если бы не видела пациенток с видимыми рубцами перед волосами на виске и на шее. С этими рубцами, увы, ничего сделать невозможно. Они остаются навсегда, заставляя пациентку менять стиль прически, чтобы их скрывать. Поэтому я всегда располагаю разрезы ТОЛЬКО в волосистой части виска и затылка, поскольку там они наименее заметны после операции.

Отслойка кожи заняла не более 10 минут, и вот перед моими глазами тот самый SMAS-слой. Чего только с ним не делают пластические хирурги в ходе подтяжки лица: это и имбрикация (сборивание), и пликация (формирование складок), каутеризация (это красивое объяснение банальной коагуляции, или прижигания тканей), отслойка и перемещение. В зависимости от того, как мы работаем с подкожными тканями, получается тот или иной результат омоложения. Или не получается…