— У-у, какой славный песик! — фальшиво сюсюкнул Валентин.

Хозяйка обиделась.

— Это девочка, — сказала она сухо. — Ее зовут Карменсита.

Валя попытался улыбнуться:

— Подходящее имя для карманной собачки.

— Опять обижаете, Валентин Евгеньевич, — надув губки, произнесла хозяйка.

Валентин потер пальцами мочку уха.

— М-да… Не угодил… — Помолчал. — А знаете что? Давайте я ее выведу погулять?

— О-о! Вот это было бы очень мило с вашей стороны. Не затруднит?

— Какой разговор, Светлан Борисовна?! Для вас… ради вас… я… — заторопился Валентин.

Выйдя на улицу, он почти тотчас выпустил поводок из рук. Карменсита помчалась к ближайшему деревцу. Валя глянул вослед собачке, сплюнул и пошел в дом.

— А где Карменсита? — с неподдельным испугом спросила Светлана Борисовна.

— Да вот, — стал оправдываться Валентин, — не успели выйти за дверь, а она вырвалась и убежала…

— Врете! — Хозяйка схватила с вешалки пальто.

— Да погодите же, Светлан Борисовна! Вы же больны! Да не волнуйтесь вы так! Сейчас я приведу вам ее!

— Не верю я вам, Валентин Евгеньич. — Светлана Борисовна торопливо сбегала вниз по лестнице. — Ни на грош я вам не верю.

Карменсита, поскуливая, сидела у самой двери. Хозяйка схватила собачку, прижала к груди.

— Дрожишь, бедненькая! Малышка моя! Перепугалась, девочка?.. А вы, вы, Валентин… как вас там по отчеству… Уходите сейчас же! Видеть вас не хочу! Вы просто изверг какой-то!.. — Она осеклась. Глаза ее пылали гневом и презрением.

«…Не задался день, — думал Валентин, идя по улице. — Не день, а осколки какие-то. А вроде все так славно начиналось!.. Э-эх, поторопился я. — И вспомнил: утром ему снились птицы; а оказалось: трезвонит будильник. — Вон оно что! Вот отчего фиаско — сам день начался с обмана…»

Валентин вздохнул.

То ль мука пшеничная,

то ли мука смертная.

Жизнь идет отличная,

только очень скверная.

Снова вздохнул. И сказал, — словно в утешение себе:

Ничего на свете нету,

лишь любовь по интернету.

— Чего же здесь фантастического? — удивится читатель. — Обыкновенная бытовуха.

Давай, читатель, объяснимся.

Фантастическое здесь вот что. Валентину в кругу друзей-приятелей, за бутылкой вина или водки, не раз доводилось вспоминать эту историю, этот день — и никогда в его рассказе не было почти ни единого слова правды.

— Алло, Ирина?.. Ира, это я — Борис. Это я только что звонил, но телефон…

— Это не телефон, это я положила трубку. Я не хочу с тобой разговаривать.

— Но подожди, не вешай трубку. Я тебя умоляю — послушай…

— Не умоляй. И слушать не хочу. Мне противно. Я понимаю: ты извиниться хочешь, прощения попросить. А мне твои извинения нужны как…

— Но…

— Тебе Миша нужен? Его здесь нет. Он на работе. Туда ему и звони.

— Я звонил. Никто не подходит. Я подумал…

— Думать раньше надо было. Вчера. Садист сентиментальный! («Ну, спасибо…») А теперь: гуд бай.

И вдруг ее прорвало: Ирина заговорила резко, зло, почти без пауз.

— Звони ему, встречайся, целуйся с ним! На здоровье! Но зачем ты и Миша твой, — зачем мне-то вы нервы треплете? Вы. Оба. Да, оба. Скажи: зачем?.. Вот видишь, уже молчишь. Зачем ты вообще к нам заявляешься? Ты приезжаешь — на день, на два. Гость дорогой, как же! И Михаил все ради тебя забывает. Все дела, дом, семью. Жену. Всё — побоку. Я ему сразу — никто. И звать никак. Одно только: «Ведь Борисыч приехал! Я с ним так давно не виделся! Мне с ним так о многом поговорить надо! Пить? Ну что ты! Ни-ни». А чем все ваши встречи кончаются? Самой обыкновенной пьянкой. Тьфу на вас. Просто свинство, честное слово. И зачем мне-то постоянно врать? Что я вам сделала плохого? И тебе, и ему? А вы всё врете. И ты, и Михаил твой любимый. Господи! Разве я вас ссорила когда-нибудь? Клин между вами вбивала? За что же ты меня так ненавидишь, а, Боря? Чем я виновата перед тобой, перед Мишей? Ты — хороший, он — хороший, вы все — просто замечательные. Одна только я у вас — плохая. Мегера какая-то. Стервь египетская… Ты вот приехал, и через день — фьють! — и нет тебя. А мы потом с мужем неделями ссоримся. Он на меня бочку катит, я — на него. А я что, в ссоре хочу с ним жить? Как по-твоему? Ну, скажи. И ты — слушай, слушай меня! Хоть это тебе сейчас и неприятно. Но я всю правду скажу. Друг тебе твой любимый не скажет. А я — скажу. Достал ты меня. Можешь обижаться на меня — твое дело. И вот знаешь, как я тебя называю? Прохиндеец! Обидно, да? Ничего, потерпишь. Ты на себя посмотри. Вот прямо сейчас посмотри. Ну. Хорош? Приезжаешь к нам полупьяный, рожа красная, врешь без зазрения совести и без какого-либо смысла. И друг твой любимый тоже хорош! Я понимаю — что же я, не понимаю? — ну, встретились после долгой разлуки, поговорили, ну, выпили немного. Ну, разойтись не могли никак. Но что: домой мне нельзя было позвонить, а? Где вы вчера с ним были? Всю ночь почти. Хороши вы, значит, были, если позвонить не смогли. Как до первой рюмки дорветесь — так всё, тормоза не держат, остановиться вовремя ну никак не можете. Противно. А обо мне вы подумали? Что я всю ночь не спала, — подумали?! Ну, где, где вы были? Молчишь. Эх, ты… А у меня ведь нервы не стальные, учти. И Михаил твой пусть учтет, друг твой любимый! Терпение мое однажды и лопнуть может. И худо вам тогда будет. Ох, худо!.. Да, впрочем, я ведь для вас — так, пустое место, ноль без палочки. Да-да, я знаю, что я говорю. Но — ничего, ничего, будете еще локти кусать. И другу своему любимому, Борис, можешь это передать… У меня тоже голова на плечах имеется, и я не глупее вас. И в какой-нибудь прекрасный день я не только тебя, Борис, но и его — на порог не пущу. Хватит! Так и запомните. Раз и навсегда. Оба. Вы оба. Я умею не только любить, но и ненавидеть — тоже. Этого вы еще не знаете. И предупреждаю: берегитесь! И ты это запомни. Учти на будущее — если ты нас, как ты сам всегда твердишь, любишь. Пьяницы несчастные. О, Господи, Господи, за что же? Ты все запомнил, Борис? Тогда — всё. Я тебе сказала, ты меня понял. Так? У меня в отличии от вас, пьянчуг-забулдыг, еще дел по горло. А Михаила на работе найдешь. Но если вчерашнее повторится… Ты понял меня, Борис? Я не шучу! И последнее: попадетесь мне сегодня под горячую руку — убью. Обоих. Разом.

Ирина с силой бросила трубку.

Борис положил свою с какой-то боязнью и неспешностью. Закурил.

«Однако…» Он приехал в Ленинград вчера утром, позвонил Мише на работу, хотел, как обычно, встретиться. Обещал, что позвонит еще раз, в конце рабочего дня, и — не смог, закрутился с делами. И вот сейчас хотел извиниться перед Мишей, встретиться с ним сегодня. «Слава Богу, я ничего не успел ей сказать! Слава Богу, ничем не успел навредить!..»