Павлин Тойотович взял свою большую рабочую тетрадь и по привычке потянулся за драгоценной ручкой, но та опять ожила и вывела на перекидном календаре: «Сволочь!» На этот раз испуга не было, Глебовский даже не вздрогнул, он крепко зажмурился, а потом быстро распахнул глаза, так он часто делал в детстве, когда чего-то пугался. Надпись задрожала и медленно, как бы нехотя растаяла. На листке календаря его рукой было написано: «Рожд. мин. Шустрика». Надо будет не забыть поздравить прыткого министра, а заодно узнать, где деньги за последнюю партию переданных Объевре перемещенных ценностей. Взяв обычную казенную самописку, он вернулся за стол совещаний.

Людей он этих знал как облупленных, сам когда-то привел обоих к всесильному тогда Джахарийскому. Хиньша Моше Стук-аб-Стукович Зус – известнейший в стране правдописец, когда-то еще в юности подцепленный на крючок песьими головами, исправно кропал толстенные книжки с обличениями пошатнувшихся столпов августейшей демократии, а порой и державных друзей ушедших на покой Преемников. Народ ахал и славил Хиньшу, а сановники тихо точили на него зубы и рыли на борзописца компру. Только Павлин доподлинно знал истинную цену расследованиям Хиньши, аппетиты которого росли год от года, даже покупка за казенный счет уж очень дорогого ныне депутатского кресла во Всевеликом Курултае жадности не убавила, а только раззадорила непомерные амбиции пожилого писаки. Уже дважды Павлину докладывали, что в доску оборзевший Хиньша, будучи в подпитии, грозился в скором времени тиснуть трехтомник с гадостями на самого Г...

Не отставал от него и великий шоумен, всенародный телекумир Ван-Соловейчик, автор, ведущий и бессменный продюсер ток-шоу «Дуэль у помойки», отличавшийся редкой даже для нынешних времен беспринципностью.

«В одном шеф прав, – придирчиво разглядывая подручных, подумал Павлин, – с каким дерьмом приходится работать!» – а вслух произнес:

– Так, коллеги! Джахарийского отстранили в связи с переходом на другую работу, но дух его... – Павлин Тойотович запнулся, немножко помолчал и поправился: – Воля его жива и требует продолжать ранее начатую работу по совершенствованию управленческих структур. Если мы этого не сделаем, не сделает никто, а упущенное время возврату не подлежит! – продолжая говорить, он мысленно поразился, как стала похожа его речь на истерические заклинания бывшего начальника. Почти те же слова, та же манера. Интересно, окружающие это замечают?

– А вот и чаек, чайчик, чаюшечка! – Толкая не по-мужски округлой попой дверь, в кабинет задом впятился секретарь с большим серебряным подносом в руках.

– Спасибо, Иван, мы здесь сами управимся...

– Ну, что вы, что вы, Павлин Тойотович! Мне, право, это не затруднительно, да и потом, когда еще представится такая возможность – обслужить сразу трех таких достойных мужчин. Я ведь помню, кто какой чай из наших гостей предпочитает. Вот Ван Соломон-оглы ибн Соловейчик любит зеленый с чабрецом, правильно? – И поставил перед телефакиром чашку. – А народный любимец Стук Стукович Хиньша питает пристрастие к черному с экзотическими добавками, а вы в это время суток пьете зеленый с лимонником, – грустно глядя на шефа, произнес Иван и, забрав поднос, направился к двери, вздыхая и виляя задом.

– Тойотыч, ты чего хвост распушил? – не поднимая головы от чашки, спросил Хиньша. – Переизбирательная кампания почти в завершении, дебаты, как бы нас враги ни пугали, состоялись, и притом какие! Невидимые, бесконтактные. Преемник нигде не показывался, ни с кем не встречался, и потому мы их, как всегда, выиграли. Да ты и сам знаешь, какой от них резонанс и у нас и за рубежами! Рейтинг нашего Переизбранца вырос сразу на двенадцать пунктов. А ты несешь владисуровскую чушь. Ты хоть замечаешь – дня не прошло, как он в улете, а ты его словами, его интонациями говорить начал? Нет его, расслабься! Или, – седовласый Хиньша слегка озадачился, – тебя уже на его место назначили? Если так, извини за вольности, я ведь от чистого сердца, по старой дружбе... – и уж вовсе подхалимски, заискивающе переспросил: – Все-таки назначили, да?

– Никто меня никуда не назначал, по крайней мере, радио про это пока ничего не объявляло, а только оно у нас в стране все знает. Да и назначат – не назначат, большой роли сейчас не играет. Ты прав, перевосхождение Августейшему надо обеспечить блестящее, чтобы ни у кого сомнений не возникло в наших возможностях делать результат. Результаты делали, делаем, будем делать мы и только мы. Но главное – уход этого пройдохи надо сопроводить соответствующей пиар-шумихой. Газеты, радио, телевидение, сплетни, анекдоты, частушки, и главное, все это для зарубежья. Нашим же умникам и народу чего-нибудь попроще: быстро сварганить хорошую, «правдивую» книжку страниц на полтысячи. Читать ее никто, конечно, не будет. Главное, что книга есть, а книгам у нас всегда вера. Ладно, мне ли тебя учить, одним словом, все как всегда – объективное расследование о мерзкой жизни растлителя малолетних, казнокрада, врага народа и Августейшего Демократа, то есть всю какую ни на есть правду. Пусть весь мир знает, какая гадюка непростительно долгие годы грелась на груди доверчивой власти, и не просто грелась, а пила соки, убивала ее, короче, ты и сам все знаешь. Гонорар двойной. Фактуру опричники уже подбирают и к вечеру кое-что передадут. А вот тебе, Соловейчик, надобно у твоих помойных барьеров...

– Павлин Тойотович, а можно я тоже книжонку тисну, у меня получается, помните? – перебил его старый шоумен.

В этот момент кабинет неожиданно наполнился державной музыкой. Присутствующие, словно по команде, вскочили и замерли по стойке «смирно». Лет двадцать как в соответствующих кремлевских кабинетах были установлены специальные аппараты прямого вызова к Преемнику. Где они гнездились и как ими пользоваться, никто не знал. Просто вот, как сейчас, включалась державная музыка, предвещающая некое высшее сообщение.

– Именем Высочайшего Преемника Шестого вам повелевают немедля явиться в его, Августейшего Демократа, канцелярию для аудиенции, – возвестило нечто после музыки голосом Сучианина.

Глебовский опрометью бросился из кабинета, крикнув через плечо:

– Меня не ждите! За работу! Время выбрало нас!

В последние годы Всевеликий Всенародный Курултай народов Сибруссии собирался редко и неохотно, так что большая часть помещений на Доходном ряду пустовала или сдавалась в аренду каким-то темным личностям и структурам. Как правило, кабинеты избранцев использовали по своему назначению девицы легкого поведения, которых по решению курултая давно именуют жрицами демократии. Подавляющая часть задумцев народных постоянно проживала в своих закордонных имениях, и вытащить их на любезную Родину было весьма сложно и накладно. Давно известно, что народный избранец задаром не только никуда не двинется, но и руки для голосования не поднимет: на все есть своя такса. Такова, видать, специфика народовластия. Однако дом народных утех никогда не затихал и не прекращал своей деятельности, и не только из-за проституток, для которых уже лет тридцать как реставрировали огромный отель напротив. Давали жару и курултайцы со своими помощниками и кумовьем. Оставшиеся в Доходнорядских чертогах избранцы вели страшные битвы друг с другом, почковались, сбивались во фракции, группы и оппозиции, писали воззвания и доносы, плели замысловатые интриги, и все это происходило по благородным поводам борьбы за народное счастье и достаток. В поместья выезжали лучшие из лучших, проверенные из проверенных, уже давно передававшие высокое звание народного избранца по наследству, никто им в том не перечил: боялись или попросту не хотели связываться с людьми отягощенной наследственности. Возглавлял курултай крепкий, длинный старик с почти медвежьей фамилией – Буреломов. Был он любезен всем Преемникам, которых немало сменилось на его депутатском веку.