Пригнув голову, Сонеджи ускорил шаг.

Мы с Гроузом находились в палате, надеясь, что Сонеджи все-таки не выдержит и явится сюда. Мы с Кармином провели здесь уже несколько часов. Вот только как узнать, на кого будет похож Сонеджи в этот раз? Конечно, проблемы есть, но мы будем разбираться с ними по мере их поступления.

За дверью не было слышно ни малейшего шороха, но она вдруг резко распахнулась. Сонеджи буквально ворвался в палату, сгорая от нетерпения увидеть Томаса. Но вместо этого он удивленно уставился на Гроуза и меня.

Он выкрасил волосы в серебристо-седой цвет и зачесал их назад. Сейчас он выглядел на все шестьдесят. Лишь рост оставался прежним. Его светло-голубые глаза расширились, едва он увидел меня, и по ним-то я сразу узнал Гэри.

Его губы скривила та самая презрительная ухмылка, которая не оставляла меня даже в ночных кошмарах. Он всегда считал себя неизмеримо выше всех остальных и был уверен в этом.

Сонеджи произнес всего три слова:

– Так даже лучше.

– Стоять! Полиция Нью-Йорка! – рявкнул Гроуз обычное предупреждение.

Гэри продолжал ухмыляться, словно подобный прием его вполне устраивал и как нельзя лучше вписывался в его планы. Такая уверенность и надменность производили невероятное впечатление.

«На нем пуленепробиваемый жилет, – мой мозг автоматически зафиксировал некоторое утолщение верхней части тела Гэри. – Он защищен и готов к любым действиям с нашей стороны».

В левой руке Сонеджи сжимал какой-то предмет. Войдя в палату, он несколько приподнял эту руку, но пока я не видел, что в ней находится.

Тряхнув в нашу с Гроузом сторону чем-то напоминающим зеленую бутылочку, Сонеджи швырнул это на пол. Предмет подпрыгнул и покатился. Я понял, с чем мы имеем дело, но слишком поздно.

– Бомба! – крикнул я Гроузу. – Ложись! Мы отскочили от кровати, подальше от страшного предмета, и загородились стульями, словно щитами. Палата озарилась ярчайшей вспышкой слепяще-белого света. Потом он померк, став желтым, а вся палата, казалось, вспыхнула огнем.

На пару секунд я почти ослеп, а затем почувствовал ожог: ботинки и брюки на мне загорелись. Я машинально закрыл лицо ладонями.

– О Господи! – простонал рядом Гроуз. Вдруг я услышал шипение, словно на гриле поджаривался бекон. Оставалось только молиться, что роль бекона исполняю не я. Нам с Гроузом не хватало воздуха: мы задыхались, с бульканьем втягивая в себя дым. Пламя заплясало по моей рубашке, а до слуха донесся издевательский смех Сонеджи:

– Добро пожаловать в ад. Кросс! Гори, крошка, гори!

Гроуз и я, сорвав с кровати одеяло и простыни, принялись сбивать огонь. Нам повезло: мы довольно быстро управились с пламенем, охватившим нашу одежду и обувь.

– Он хотел сжечь Шарифа заживо! – проорал я Кармину. – У него эти штучки не кончились! Я успел заметить, по крайней мере, еще одну такую же бутылочку.

Спотыкаясь и пошатываясь, мы бросились по коридору вслед за скрывшимся Сонеджи. Внизу мы встретили еще двух детективов. Они были ранены и не могли продолжать преследование. Сонеджи действовал сегодня, как настоящее привидение.

Мы метнулись к лестнице черного хода, где наши шаги тут же отозвались гулким эхом. Глаза слезились, но все же я мог видеть, куда ступаю.

Гроуз остановился и по рации передал информацию остальным полицейским:

– Внимание! У подозреваемого имеется зажигательная бомба! У Сонеджи есть бомба! Будьте предельно осторожны!

– Какого черта ему тут надо? – недоуменно бросил мне вслед встретившийся по дороге детектив. – Он что-то замышляет, чтоб его разорвало?!

– Именно так, – выдохнул я. – Мне кажется, ему не терпится побыстрее умереть. И он хочет остаться знаменитостью. Покончить с собой при помощи взрыва. Это в его стиле. Может быть, он взорвет себя даже здесь, в Беллвью.

Гэри Сонеджи всегда стремился привлечь к себе всеобщее внимание. Еще будучи мальчиком, он был одержим рассказами о «преступлениях века». Сейчас я уже не сомневался в том, что Сонеджи был готов умереть. Но только сделать он это должен был исключительно эффектно. С шумом, грохотом и жертвами. Даже из собственной смерти ему не терпелось устроить настоящее представление.

Захлебываясь в кашле и хрипя, мы, наконец, добрались до дверей вестибюля. Дым раздирал горло, в остальном я чувствовал себя превосходно. Только вот пока оставалось непонятным, какие шаги нам следует предпринять.

Ярдах в тридцати впереди я заметил какое-то хаотичное движение. Прорвавшись через взбудораженную толпу, я попытался поскорее покинуть здание. Слух о пожаре уже распространился. Входящие и выходящие посетители госпиталя всегда создавали столпотворение не хуже, чем в метро. Можете себе представить, что происходило здесь сейчас.

Однако через некоторое время я все же оказался на крыльце больницы. На улице шел сильный дождь, и все стало серым и мрачным. Я тщетно искал взглядом Сонеджи.

У входа под навесом, покуривая, стояла кучка врачей и посетителей. Они еще ничего не знали об экстренной ситуации, а возможно и слышали, но привычка к неожиданностям взяла свое. Мощеную дорожку, ведущую от здания больницы, переполнял поток прохожих, прикрывшихся зонтиками. Из-за этого отыскать среди них Сонеджи казалось занятием безнадежным.

Куда он запропастился, черт подери? Куда он мог деться? От гнетущего осознания того, что я вновь его потерял, у меня опускались руки. Это становилось невыносимым.

Под грязными вылинявшими зонтиками на Первой авеню полным ходом шла торговля съестным: хот-догами и знаменитыми нью-йоркскими пончиками.

И никаких следов Сонеджи.

Я почти отчаялся, но все же продолжал осматривать улицу. Мне никак нельзя было упускать его на этот раз. Никогда больше не представится такого прекрасного случая свести счеты. Внезапно в толпе образовалась брешь, и тут я заметил его.

Есть!

Сонеджи передвигался к северу по тротуару вместе с небольшой группой пешеходов. Я немедленно начал погоню, Гроуз не отставал от меня. Мы оба вынули пистолеты, хотя в такой толпе стрелять никто бы не рискнул. Множество женщин, детей и стариков приходили в больницу и столько же покидали ее.

Сонеджи начал метаться то влево, то вправо, перебегая зигзагами среди горожан. Я понял, что он заметил нас и пытается скрыться.

На этот раз ему пришлось импровизировать по ходу дела. Как я успел понять по его последним действиям, у него сильно нарушилась мыслительная способность. Он потерял былую ясность и четкость планирования своих поступков. Вот почему он готов умереть прямо сейчас. Он не может дальше так существовать. Он теряет рассудок и постепенно затухает. Сонеджи не в силах вынести этого болезненного процесса.