посмотреть в компании с Бьерном, который тем летом, слава богу, быстро пошел на поправку; а некоторые из игр – в компании с сыновьями и с зубным врачом. Он возлежал перед телевизором в гостиной на своем ложе, а Клара Марие по‐королевски обслуживала его, она женщина заботливая, и заметно было, как она рада, что мужу предписан постельный режим и она может распоряжаться домом на свое усмотрение. Отец тоже заходил и посмотрел с нами пару матчей. Сидел молчком, так с ним летом часто бывает. Это время года ему не по душе, или он не по душе этому времени года: стихия отца – это осень, это зима, лучше всего он чувствует себя в тенечке. Чемпионат знаменовался множеством голов и массой неожиданностей: из него одна за другой вылетали великие футбольные нации – Испания, Англия, Италия, но в финале немцы побили нашу дорогую Аргентину. Эйольф, бедняга, так плакал, когда выиграла Германия! За время турнира его интерес к футболу заметно вырос, и он прикипел душой к аргентинской команде, причем так крепко, что больше ни о чем и не говорил, да и до сих пор не говорит: Пап, а когда мы поедем в Аргентину? – Да не знаю, – отвечаю я, – когда мама выиграет в лотерею. Зато мы можем съездить в Лондон, посмотреть, как играет “Вест Хэм”. – Но это его не слишком интересует, потому что к моей безграничной досаде он стал болельщиком “Сити”, вероятно, из‐за Агуэро. Погода у нас стояла прекрасная, дa что у нас, по всей стране, и мы провели не один чудесный день на море, катаясь на лодке и нежась на берегу. Видар даже заработал себе экзему, жарясь на солнце, она его, беднягу, сильно изводила. Лив Мерете и Стейнара с Магнусом мы видели нечасто: они на три недели уезжали за границу, в Бельгию почему‐то – вроде бы у них в Генте есть богатые друзья, которые бесплатно пускают их пожить. Мы и сами уезжали на две недели в Данию вместе с семейством Рагнхильд, посетить Леголенд и тому подобное, как и все норвежцы, а потом еще неделю путешествовали в наших краях, по юго-западу Норвегии. При редких встречах мы общались с семейством Стейнара без всякого напряга, более того – в начале августа провели целый вечер вместе, кочуя от них к нам и назад, и настроение у всех было отличное. В кризисном центре тем летом обошлось, к счастью, без происшествий. В середине лета к нам поселили нового парнишку по имени Руал, тихого, как мышка. Где его ни застанешь, вечно сидит, поглубже натянув капюшон худи на голову. Я видел, что потребуется много времени, чтобы сблизиться с ним.

Тех странных и неприятных подозрений, которые возникли было у нас в отношении соседей, как не бывало. Ну что ж, случается и такое, заключили тогда мы оба, и Вибеке, и я. Отставили панику и постарались стереть все воспоминания о ней – о том, как нас трясло, какие банальные мысли лезли нам в голову, – чтобы и следа от нее не осталось.

И только изредка мы с Вибеке обменивались недоуменными взглядами: Что это было? А оно прошло? Прошло навсегда?

Потом наступила осень.

Стейнар застрелился 18 сентября того года в доме Хогне на глазах у сына и Лив Мерете. Была суббота, Cтейнар встал рано, он был типичным жаворонком. Его жена и сын еще дремали в спальне, у мальчугана была привычка ранним утром забираться в постель к родителям.

Около четверти десятого дверь в спальню распахнулась и на пороге встал Стейнар. Его жена почувствовала, что в комнате кто‐то есть, приподнялась на локте и увидела стоящего в дверях мужа. Он ничего особенного не говорил, ничего особенного не делал, будто бы просто ждал чего‐то. Вскоре и сын, Магнус, тоже открыл глаза и увидел в проеме двери отца. Тогда Стейнар поднял правую руку, в которой держал пистолет, засунул дуло в рот и спустил курок. Пройдя навылет через голову, пуля убила Стейнара мгновенно.

Каждый год в нашей стране чуть более 500 человек решают покончить с собой, среди них существенно больше мужчин, чем женщин. Довольно многие мужчины стреляются, как Стейнар, и очень немногие женщины выбирают этот способ свести счеты с жизнью. Не суть важно. Каким бы образом оно ни произошло, самоубийство – ужасная трагедия, и никто из соприкоснувшихся с добровольным уходом из жизни не сможет вполне оправиться от случившегося и не сумеет полностью его понять.

Сам я в тот момент находился рядом со своей машиной, мы вместе с сыновьями и женой собирались ехать в город за покупками. Выстрел прозвучал ясно и отчетливо. Дети удивленно посмотрели на меня и Вибеке. На их открытых лицах читалось чуть ли не ожидание, как если бы где‐то лопнул большой воздушный шар. Мы с Вибеке переглянулись, перевели взгляд на дом Хогне, а дальше мысли закрутились в бешеном темпе.

Милая моя

Красивая моя

Шея лебединая

Пальчики нежные

Тебе не станет легче

Возможно, лишь сильнее

уныние

нахлынет

Но все‐таки скажу я:

Ты ни при чем, родная

После того как прогремел выстрел, события закрутились вихрем. Услышав ужасный крик из дома Хогне, мы с Вибеке мгновенно поняли, что произошла трагедия, и пришли, каждый на свой лад, в состояние боевой готовности, поскольку случилось нечто чрезвычайное. Я кивнул жене, и она спровадила Эйольфа и Видара, засыпавшего нас вопросами, в машину.

– Отвезу их к Рагнхильд, – решительно сказала она.

– Отвези, – бросил я.

Пересек газон, пробрался через лаз в живой изгороди, как сделал Стейнар, когда мы впервые встретились с ним семь с небольшим месяцeв назад. Что дело плохо, что я на пути в дом, столкнувшийся со смертью, я смекнул сразу, тут у меня опыт большой – к несчастью, можно сказать. Потом я много думал о том, что для меня это самоубийство оказалось вторым, случившимся совсем рядом со мной в течение всего двух месяцев. На пороге лета нас покинул Финн; я тяжело переживал его смерть, да и сейчас еще переживаю. Финн постоянно всплывает в моих мыслях, как если бы он жил в них, как если бы кружил у моего сердца и пытался найти там покой. И, наверное, это прозвучит по‐дурацки, но я чувствую, что Финн близко, я чувствую, что мы с ним ведем неторопливые беседы приглушенными голосами. Если мне и приходили в голову мысли о возможности общения между мертвыми и живыми, то наши беседы как раз и были чем‐то вроде этого.

Что Финн ушел от нас, было ужасно, но это не явилось неожиданностью, как ни чудовищно так говорить. Не явилось неожиданностью, что человек сам хочет бесповоротно покинуть нас: никогда больше не видеть солнца, не видеть снега, не