что они целыми днями сидели дома, с глазу на глаз, и довольно часто с ними сидел и я, поэтому никому не хотелось лишний час проводить за столом в пустых разговорах. У нас просто не осталось тем для застольных бесед. Спрашивать друг у друга, как прошел день? Дурацкий вопрос, если с самого утра мы не расходились дальше чем на пять метров.

Однако, когда пришла Энджи, все расстарались. Родители в ней души не чаяли. Я, конечно, тоже. При этом смотреть, как она ест, было очень забавно.

Входя в кухню, она, как всегда, воскликнула:

— Как вкусно пахнет!

И сразу достала свой аэрозольный баллончик. Когда мы только познакомились, она намешивала себе перечное масло до жгучести в сто тысяч единиц по шкале Сковилла, примерно как у карибского красного перца. Но Энджи постоянно тренировалась и наращивала обороты, поднимаясь к высочайшим вершинам кулинарной отваги. Каждый месяц она стряпала себе новую порцию обжигающего соуса. Брала убийственную дозу молотого перца хабанеро в плотно завинченном флакончике и растворяла в нескольких унциях масла. С каждым месяцем увеличивала концентрацию перца, пока не получила, по ее словам, «то, что надо». В переводе на человеческий язык это означало жгучесть, при которой через минуту после дегустации капли этого масла на верхней губе выступал пот.

Пару раз в год она старательно измеряла жгучесть своего масла, примешивая к своей месячной дозе немного спирта, потом постепенно разбавляя это сладкой водой, пока острота не переставала ощущаться. Последнее измерение показало триста двадцать тысяч по Сковиллу. Примерно тогда я начал требовать, чтобы между едой и поцелуями она чистила зубы. У меня на губах начали появляться химические ожоги.

— У нас сегодня колбаски с чипсами, — сказала мама. — Вкусная и сытная британская еда.

— Но приготовленная американцем, — отозвался от духовки папа.

— Да ладно! Это ведь я поставила чипсы в духовку! — Под чипсами мама как истинная британка подразумевает жареную картошку, особенно ту ее сладкую разновидность, которую она сама запекает в духовке и замораживает. Надо признать, получается очень вкусно.

— Да, милая моя, конечно ты. И к тому же наблюдала за приготовлением.

Папа поставил на стол блюдо тихо шкворчащего мяса. Как-то раз он выполнил небольшой заказ по анализу данных и отладке онлайн-торговли для кооператива, производящего органическое мясо. Потом написал им опять и спросил, нет ли для него еще какой-нибудь работы. Они сжалились и предложили продавать ему мясо по льготным ценам, как для сотрудников. Поэтому у нас на столе часто появлялись страусятина, оленина и буйволиная колбаса. Больше всего мне нравилась оленина; вкус замечательный, главное — за едой не думать о Бемби.

Папа шагнул к плите и выключил вытяжную вентиляцию, с громким гулом уносящую прочь аппетитные мясные ароматы. Потом хлопнул себя по лбу:

— Совсем из головы вылетело! Энджи, ты же, кажется, теперь вегетарианка?

Я спрятал улыбку. В начале лета Энджи объявила, что переходит на вегетарианство, но Burning Man разбудил в ней внутреннего хищника, особенно если мы забредали в лагерь, где гостей угощали вкуснейшим барбекю.

— Ничего страшного, — успокоила Энджи. — Мясо — это всего лишь глубоко переработанная форма растительных тканей.

— Пра-а-авильно! — поддержал папа, положил ей на тарелку пару колбасок и наконец сел.

До чего же хорошо было снова собраться всей семьей за ужином, глядеть на стоящую передо мной тарелку вкусной еды и слушать, как родители ведут оживленный разговор, словно забыв на время о своем неизбывном страхе перед платежами по ипотеке и счетами из супермаркета.

Но счастье не может длиться долго. Мне непременно надо было сморозить какую-нибудь глупость.

— А знаете, какую интересную штуку я недавно узнал? Читал книгу по истории криптографии во Второй мировой войне, и там была целая глава по истории шифровальных машин — «Энигмы» и тому подобных. Ими занимались в Англии, в Блетчли-Парке.

— Какие-какие машины? — переспросила мама.

— Те, с помощью которых нацисты шифровали свои сообщения, — объяснил папа. — Даже я это знаю.

— Простите, — сухо сказала мама. — Плохо ориентируюсь в нацистских гаджетах.

— На самом деле, — Энджи проглотила большой кусок буйволиной колбаски, — «Энигмы», строго говоря, не были нацистскими. Их разработали в Нидерландах и продавали как коммерческий товар. Ими пользовались банкиры, чтобы засекречивать свои телеграммы.

— Верно, — кивнул я. — А еще ими пользовались все страны Оси. Так что первые поколения этих машин были просто прекрасны. Над ними работали превосходные инженеры. Нацисты скопировали нидерландские модели и постепенно усложняли конструкцию, добавляли новые роторы и другие детали, чтобы выдаваемые машиной шифры стали еще надежнее. На основе «Энигмы» было создано около десяти модификаций, одна другой крепче. Но в то же время все свои лучшие ресурсы они израсходовали на главную цель — уничтожение людей. Поэтому к концу войны машины превратились в грубые биметаллические коробки с двенадцатью роторами вместо первоначальных трех, но на вид они были унылыми, без изящества и лоска первых моделей. Похоже, у инженеров к тому времени настроение было хуже некуда, приходилось целыми днями надзирать за рабским трудом или чинить арифмометры в лагерях смерти. Так что, по большому счету, война стерла с шифровальных устройств всю элегантность и красоту, оставив чистый функционал, и только сумасшедшие могли бы разглядеть в этих уродцах какую-то красоту.

— Ого, — протянула Энджи. — Символично.

Я шутливо ткнул ее в плечо:

— О чем и речь. Эта небольшая иллюстрация хорошо показывает, как гибнет все хорошее, что есть в обществе. Как-нибудь покажу вам ту картинку. Машины первого поколения были потрясающими. Настоящие произведения искусства. А последние версии… Чувствовалось, что их делал глубоко несчастный человек. Вот увидите.

Папа с мамой ничего не сказали. Сначала я не придал этому значения, потом заметил, что по папиной щеке ползет слезинка. Мне стало до безумия стыдно и неловко. В полном молчании папа встал из-за стола, вышел в ванную, вернулся через несколько минут, умытый, с еще влажным лицом. Пока его не было, никто не произнес ни слова, да и после его возвращения разговор никак не возобновлялся.

Он съел несколько ложек и сказал:

— Просто удивительно, как быстро общество может скатиться в полную дикость.

Мама натянуто рассмеялась:

— Полно, Дрю, не думаю, что все так уж плохо.

Он отложил вилку, долго-предолго жевал, работал челюстями так старательно, словно желал отомстить этой несчастной колбасе.

— Ты так считаешь, Лилиан? Сегодня на нашей улице были выселены за долги жильцы из трех домов. Только за один сегодняшний день. А что касается рабского труда — вдумайся, на скольких вещах в нашем доме стоит штамп «Сделано в Китае» и как много из того, что произведено у нас в