Утром, открыв глаза, она долго лежала, боясь шелохнуться, дабы не разбудить Сергея. Алена с нежностью его рассматривала. До чего же он красив! Она никогда не видела его так близко. За ночь на лице Булгакова выступила щетина – темная, как ресницы и брови, гораздо темнее светло-русых волос… Мощные рельефные плечи и грудь, как у античной мраморной статуи. Алена думала о том, что она ему скажет, что он ей ответит… Девушка готовила себя к тому, что он посмотрит на нее, и не сразу поймет, где он и кто она – недаром про него говорят такое!.. Но тут Сергей пошевелился, что-то пробормотал, и она поняла, что он не спит…

Голос майора вернул ее к действительности.

– Алена, так вас, кажется, называют? Вы же опытная медсестра, – незамысловато польстил он ей. – Вы не могли бы описать характер повреждений, полученных Астаховой?

– Не могла бы, – чуть слышно отозвалась она.

– Очень жаль, – вкрадчиво сказал Зубов, – мне хотелось бы помочь бедной женщине.

«А вам не приходит в голову, – мелькнула у Алены нехорошая мысль, – что эта ваша Катрин получила по заслугам? И что это они все с ней так носятся? Катрин – то, Катрин – се…» Но тут же Алена упрекнула себя за подобные мысли – нет, какой бы Катрин ни была, она не виновата в том, что ее любовник оказался таким мерзавцем.

– Вы можете помочь ей только одним способом, – поджала она губы, – оставьте ее в покое.

– И это говорите вы – медицинская сестра? – поразился Зубов. – Да как вы можете!

– Если эта женщина просит не вмешиваться, ее желание стоит уважать, – настаивала Алена. – У нас свобода личности.

– Разумеется, – усмехнулся Глинский. – Итак, предоставим свободной личности по имени Андрей Орлов право истязать беззащитную жертву?

– Если она не хочет в этом признаваться вам – это ее дело, – повторила Алена.

– Это ее право. Ведь, в конце концов, он же ее не убил, ведь так?

– Не убил, – согласился Зубов. – Значит, пусть все остальное сойдет ему с рук?

– Во всяком случае, если кто-то и расскажет вам об этой женщине, то не я.

«Этой женщине, – мелькнуло у Глинского в голове, – она избегает называть Астахову по имени. Неспроста это».

– Предельно откровенно, – подытожил Зубов. – Вас бы в партизанки-подпольщицы, а, Елена Евгеньевна? Вы мастерски уходите от ответов.

– Что вы со мной, как с ребенком? – нахмурилась Алена. – Я уже не маленькая.

– Конечно, нет, – улыбнулся Зубов, – вы девушка взрослая, и нас интересует ваше зрелое мнение. Зачем вам выгораживать Орлова?

– Я его не выгораживаю, – покачала она головой. – Мне нет до него никакого дела.

– Ну-ну. А стыдно вам потом не будет?

– За что стыдно? – удивилась Алена. – Я просто хочу, чтобы мне доверяли.

– Кто? Сергей Булгаков? – усмехнулся Зубов. Алена закусила губу.

«Влюбилась, – подумал Глинский. – А он? „Эта женщина“, говоришь».

Алена упрямо сжала губы. Больше всего на свете ей бы хотелось, чтобы от нее отстал этот зануда-майор. Что ей до Катрин и ее проблем! Ей это и неинтересно, и неприятно.

– Идите, Алена… – сказал Зубов, поняв, что толку от девчонки больше не будет никакого. – Молитесь, чтобы Орлов не надругался над ней еще раз – боюсь, это обременит вашу совесть…

Когда за Аленой закрывалась дверь кабинета, зазвонил мобильник Зубова.

– Сергеев, – прокомментировал он, нажимая на кнопку ответа. – Да? Вот как? Почему я не удивлен? Понятное дело, задерживаем. Присылайте транспорт.

Он сунул мобильник в карман и стал собирать бумаги со стола.

– Что? – спросил заинтригованный Виктор.

– Сергеев получил распечатку звонков Стрельниковой. Именно Орлов звонил ей без десяти семь.

– Я выхожу рано, – сообщила женщина лет шестидесяти, открывшая дверь капитану Зимину. – Хотя, я знаю, профессор Смоленский со второго этажа выгуливает Виконта около пяти, не позже. Не спится ему… И мои обормоты меня поднимают ровно в пять тридцать, никогда выспаться не дают.

Обормоты крутились рядом – два крупных бесцеремонных белых пуделя.

– Красавцы, – улыбнулся Зимин женщине, не только из желания польстить возможному свидетелю, но и вполне искренне – собаки были, в самом деле, хороши: чистенькие, ухоженные, элегантно подстриженные. – Это кобель и сука?

– Ну что вы, – замахала руками женщина, – разнополых собак нельзя держать в одном месте, сами понимаете! Это отец и сын. Поспокойнее – Аттила, а этот бешеный – Джонни.

– Какой славный, – погладил Зимин белую голову, по-хозяйски расположившуюся у него на коленях.

– Ох, он такой ласковый, и Джонни в него пошел. Заберется на колени – ну как кошка!

Евгений понял, что контакт установлен, и можно приступать к делу.

– И где вы с ними гуляете? – спросил он, доставая блокнот.

– Рядом, во дворе, – ответила она.

– Вы вышли ровно в пять тридцать, Наталья Михайловна?

– О нет, я без кофе не человек. В пять тридцать встала, душ, чашка кофе – вышла около шести.

– Вы никого не встретили по дороге? Никто не выходил из дома – не из жильцов?

Наталья Михайловна задумалась.

– Нет. По-моему, нет… Хотя подождите! Мы с ребятами вышли из лифта, а он спускался по лестнице. Да, я услышала шаги, подумала, кого несет в такую рань. Профессор все равно на лифте спускается, ему даже с третьего этажа трудно пешком. Да, точно! Он спускался по лестнице.

– Как он выглядел?

– Очень симпатичный парень.

– Ну, это не описание, – улыбнулся Зимин.

– Конечно, – серьезно кивнула хозяйка, – но я не умею описывать людей. Молодой мужчина, симпатичный… нет, слово не то. Очки круглые, в золотой, по-моему, оправе.

– Блондин?

– Блондин. Или светлый шатен. И внешность – не простая… Губы, – она провела ладонью по лицу, – такие, прихотливо очерченные. Да, и волосы у него длинные, волнистые.

– Как он был одет?

– В светлый смокинг. Но такое впечатление… Как бы поточнее объяснить? Словно он не ночевал дома.

– В чем это выражалось? – заинтересованно спросил Зимин.

– Ну, он был не то чтобы заросший… Но видно, что утром не брился. Костюм элегантный, но брюки не мешало бы подгладить. А смокинг в восемь утра – это нечто. Да, вот еще! Ни бабочки, ни галстука – ворот рубашки небрежно так расстегнут…

– Все правильно, Наталья Михайловна, вы видели именно того, кого должны, – кивнул капитан.

– А что, это вор? – забеспокоилась она. – Что он натворил?

– Скорее всего, ничего. А как он шел, скажите, торопился или не спеша?