Хэл тоже поднялся, не отрывая глаз от моего лица, затем осторожно протянул руку и прикоснулся к щеке. Кончики его пальцев обожгли меня огнем.

– А я не знаю, какой я, когда меня здесь нет, – печально сказал он. – Мне кажется, что я просто тень, блуждающий дух. Не уверен даже, могу ли существовать вне книг.

Мне хотелось наклониться к нему, обнять за шею и никогда не отпускать. Хотелось поцеловать его – эта мысль испугала и одновременно взволновала меня. Разумеется, я ничего этого не сделала, просто стояла на том же месте.

Хэл протянул руку, взял мою ладонь.

– Спасибо, – с чувством сказал он. – Спасибо за то, что рассказала мне.

Уже наступила ночь, над головами раскинулось бездонное звездное небо.

– Теперь ты будешь считать меня уродиной? – прошептала я.

– Ты для меня никогда не будешь уродиной, – ответил Хэл.

У меня защемило сердце. Падающая звезда прочертила небо своим серебряным хвостом, и это было так красиво.

А потом перед нами замерцало зеркало. Библиотека звала меня вернуться домой к ужину.

– Тебе обязательно нужно идти? – в тихом голосе Хэла было столько тепла, что я навсегда осталась бы рядом с ним, если бы не волк.

– Я завтра вернусь, – сказала я, сжимая руку Хэла.

– Обещаешь? – взглянул он мне в глаза.

– Обещаю.

Я шагнула сквозь зеркало, но оказалась не в библиотеке, как ожидала, а в какой-то темной и незнакомой долине. В очень странной долине. Здесь шел дождь, но падал он почему-то снизу вверх, а цветы вокруг росли не вверх, а вбок. У моих колен проплыло что-то вроде облаков, только с ушами, хвостами и колокольчиками на шее, какая-то помесь кошки и облака.

Внезапно рядом появилась Мокошь и радостно закричала, хватая меня за рукав.

– Эхо! А я тебя ищу повсюду! Как я рада, что ты прошла через мое зеркало! Моя мать разрешила пригласить тебя на несколько дней к нам домой. Мы можем покататься верхом и порыбачить, а еще я покажу тебе все потайные ходы и уголки в нашем дворце. Станем есть мороженое и допоздна сидеть по ночам. Будет просто замечательно! Ну, что скажешь?

Она схватила меня за плечи, закружила. Дождь заливал серебром ее волосы, у ног девушки мурлыкали облачные кошки.

Я была ужасно раздосадована тем, что Мокошь оторвала меня от Хэла.

– Нет, Мокошь, спасибо, но я не могу.

Она отпустила меня, перестала кружить и недовольно спросила с вытянувшимся лицом.

– А почему?

– Я нужна волку. У дома начали отвязываться комнаты, и мне нужно быть на месте. И вообще, я уже опаздываю к ужину.

Это, конечно, была правда, да только не вся. Но не могла же я сказать Мокошь, что она помешала моему свиданию с Хэлом!

– И это все, что тебя беспокоит? – нетерпеливо махнула рукой Мокошь. – Ерунда. Я попрошу мою мать, и она остановит время. Для всех ты уйдешь от нас в ту же секунду, что пришла.

Дождь был теплым и сладким как леденец. Мне жаль было огорчать Мокошь, но я все еще чувствовала жаркое прикосновение пальцев Хэла к моей руке, все еще видела полные скрытой тоски глаза волка.

– Прости, Мокошь, но нет.

Она подняла голову, что-то прошептала, обращаясь к небу, и тут же замерцали контуры зеркала.

– Хоть на один вечер? Или на час! Клянусь, все будет так, словно ты никуда и не уходила. Пожалуйста, Эхо. Ты же моя единственная подруга.

Подруга! Это слово пронзило меня сильнее, чем могла себе представить Мокошь.

– Хорошо, на час, – сказала я. – Но помни, мне необходимо вернуться домой до полуночи.

Мокошь взвизгнула от радости, схватила меня за руку и потащила в зеркало.

Мы вышли на широкую террасу. Над сверкающим морем догорал закат. Позади нас высоко поднимался в небо огромный белоснежный дворец. Вокруг расстилался бескрайний океан. Далеко внизу тоже не было волн, набегавших на берег.

– Мы на летающем острове, – прошептала я. – Потрясающе!

– Ага, – кивнула Мокошь. – Это одно из двенадцати чудес света. Моя мать его сама создала.

– Сама?

– Да, причем когда была даже моложе, чем я сейчас. К сожалению, у меня пока что нет и половины ее способностей. Надеюсь, со временем я еще сумею ее догнать.

Я была слишком ошеломлена, чтобы говорить.

– Пойдем, я покажу тебе свою комнату!

Мокошь потащила меня через террасу к высокой зеленой двери, за которой открылся огромный холл. Потом мы поднимались по лестницам и шли коридорами – по-моему, вся моя жизнь в последнее время проходит на лестницах и в коридорах – и оказались, наконец, в просторной комнате с большими, распахнутыми настежь окнами.

Мы уселись на шелковых подушках и пили чай – легкий, ароматный. И закусывали его тминным тортом, посыпанным засахаренными розовыми лепестками. Мокошь, не умолкая, взахлеб рассказывала мне о всякой ерунде – своих бесконечных уроках и занудстве повседневной жизни, из-за чего она и пристрастилась к чтению. Потом в какой-то момент Мокошь откинулась на локти и с понимающей улыбкой сказала, пристально глядя на меня.

– Хотела сделать тебе выговор за то, что ты бросила меня на балу прошлой ночью, но решила, что не могу винить тебя. Твой партнер был очень красив. Послушай, Эхо, ты должна мне все-все рассказать!

Я поморгала, водя пальцем по замысловатому узору, выгравированному на стенке стакана. Мне по-прежнему не хотелось рассказывать Мокошь про Хэла. Он был тайной, которой не хотелось делиться ни с кем.

Мокошь, должно быть, обо всем догадалась по выражению моего лица.

– Ты какие-то восхитительные вещи от меня скрываешь, Эхо! – с улыбкой заметила она.

– Он тоже читатель, – покраснела я. – Мы пересекались с ним несколько раз. В книгах.

– Еще один читатель? Вот здорово! А как его зовут? И откуда он?

Над морем вспыхнул звездный свет. Я вспомнила об уроках фехтования, о промокшем под дождем лесе, о танцах в бальном зале. У меня сильно забилось сердце, и не захотелось оставаться дольше на летающем острове.

– Прости меня, Мокошь, – поднялась я на ноги, – но мне действительно нужно возвращаться.

Она окинула меня пронзительным взглядом, улыбка на ее лице на секунду сменилась жестким, очень опасным каким-то выражением, но затем Мокошь вновь улыбнулась и это пугающее выражение исчезло.

– Прости меня, – сказала она. – Я не должна была заставлять тебя делиться со мной, если ты к этому еще не готова. Спасибо, что зашла.

Я облегченно вздохнула, радуясь тому, что Мокошь на меня вроде бы не рассердилась.