Он опустился на одно колено и стал ковыряться в замке, то и дело оборачиваясь. Таков был мой отец, такой жизнью он жил, что находился на чеку каждую минуту, даже во сне, и где бы не оказался, в городе, в деревне, в густом лесу или в подвале провинциального полицейского участка, он не переставал озираться по сторонам, ожидая каждую секунду удара в спину. Я опасался, что работая с ним и живя его жизнью, и сам к тридцати годам обзаведусь этой привычкой, которая будет выдавать во мне человека, нечистого на руку, занимающегося грязным ремеслом и ежесекундно ожидающего расплаты за все свои действия, законной или справедливой.

Тесса подошла к решетке, и когда отец увидел ее, прохрипел:

– Лучше помалкивал, девчонка. Закричишь, и тебе несдобровать. Пристрелю, будь уверена. Но никто кроме нас этого не услышит. Ты поняла?

Тесса кивнула.

– Что ты сделал с дежурным? – спросил я настороженно.

– А ты как думаешь? – отец взглянул на меня и ухмыльнулся, демонстрируя три вставных серебряных зуба с левой стороны. – Жить будет. Спит как младенец. А когда проснется, испытает сильное похмелье и только. За кого ты меня держишь? За идиота?

Я хорошо понял слова отца. Он не был сторонником убийств, и все же убивать ему приходилось. Но дежурного наверху он оставил в живых не из доброты сердечной, а потому что хорошо понимал: бегство из-под стражи и бегство из-под стражи с убийством полицейского – два совершенно разных преступления. Я же, в свою очередь, был рад тому, что мое спасение из тюрьмы не обагрилось кровью человека.

– Я же говорил, что не нужно возвращаться?! Говорил, а?!

– Говорил, – кивнул я.

– А что ты?! Ради чего так рисковал?! Эх, оставить бы тебя здесь, чтобы на своей шкуре испытал, что такое тюрьма. Тогда бы ты ни за что так глупо не попался. Вот уж поверь, сделал бы все, чтобы не оказаться за решеткой.

– Так и оставил бы, – буркнул я.

– Не хами-ка, сынок. А то ведь, и правда, оставлю.

Замок наконец щелкнул, и дверь моей камеры отворилась.

– Пойдем отсюда, быстро, – скомандовал отец, поднимаясь, и быстрым шагом устремился к двери.

Я последовал за ним, но остановился у камеры Тессы и взглянул на девушку.

– Слушай, – сказал я. – Могу выпустить тебя отсюда. Но благоразумнее тебе будет остаться. Если ты сбежишь, доказать свою невиновность станет куда сложнее.

Несколько мгновений Тесса смотрела мне в глаза, закусив нижнюю губу. В ней читались сомнения, страх, но при этом и рвение.

– К черту благоразумие, – наконец произнесла она решительно. – Им все равно неизвестно мое настоящее имя, а здесь я оставаться не хочу больше ни одной минуты.

– Как скажешь.

Я обернулся к отцу и встретился с его удивленным взором.

– Дай мне отмычки, – попросил я.

– Что ты делаешь?

– Дай отмычки, прошу.

– Сейчас не время для тюремных романов.

– Не спорь. Просто дай отмычки.

Отец швырнул мне связку и выругался.

– Поступай, как знаешь. Я буду ждать на заднем дворе. Пять минут, не больше.

– Где они хранят наши вещи?

– Комната справа от лестницы, не пропустишь, – буркнул мне отец через плечо и скрылся за дверью.

Я принялся вскрывать замок на двери камеры Тессы. Он оказался не слишком сложным.

– Он твой отец? – спросила девушка осторожно. – Или я что-то неправильно поняла?

– Ты все правильно поняла.

– Но вы совершенно не похожи. И я даже говорю не про внешность. Вы совсем разные люди. Ты и он…

Замок щелкнул, и я открыл дверь.

– Ты меня не знаешь. Я похож на него куда больше, чем самому того хотелось бы. Уходим.

Мы поднялись по узкой лестнице, и я быстро вскрыл замок на двери с табличкой:

«Личные Вещи Задержанных»

– Моя гитара! – Тесса схватила инструмент, стоящий в углу.

Я мало что понимал в музыкальных инструментах, но одного взгляда на эту гитару было достаточно, чтобы понять, что она стоит не дешево и, возможно, даже сделана на заказ каким-нибудь прославленным мастером, что, зная, кем является отец Тессы, было вполне вероятно.

Я схватил свою потертую сумку, ради которой и затеял возвращение в город, быстро заглянул в нее и, убедившись, что все вещи на месте, перекинул ремень через плечо и направился к выходу из полицейского участка. Тесса не отставала.

Втроем мы покинули границы города и вышли в поля, минут через двадцать добравшись до стоянки отца, где стояла крытая повозка с запряженной в нее бело-рыжей кобылой. Из повозки тут же с фырчаньем выпрыгнула черная тень и кинулась мне на встречу.

Гром, мой верный пес, с трудом мог сдержать эмоции от нашей встречи, и все же был достаточно хорошо обучен, чтобы не залаять. Он принялся скакать вокруг меня, виляя хвостом с такой неистовой силой, что казалось тот сейчас оторвется и улетит в ночь.

– Привет, привет, дружище, – я потрепал пса по голове и почесал за ухом.

– Не смей больше оставлять на меня это блохастое чудовище, Клиф, – проворчал отец, пройдя мимо нас. – Если еще раз мне доведется пробыть с этим зверем больше одного часа наедине, клянусь, что сделаю из него суп. Хоть на что-то сгодиться.

Я проигнорировал слова отца, который всегда не жаловал Грома, но насчет супа явно преувеличивал.

– Ух ты, какой большой, – проговорила Тесса, остановившись на почтительном расстоянии от нас и глядя на моего пса с интересом и опаской одновременно.

– Его зовут Гром, – сообщил я с улыбкой. – Не бойся, он тебя не тронет. Он, по-моему, вообще не умеет кусаться.

– Серьезно? А выглядит таким грозным.

– Потому так и зовут. Гром всегда гремит грозно, но опасности не представляет.

– Однако с громом приходит молния, – напомнила Тесса. – И ее, вот, по-моему, стоит