– Это табу?

– Не табу. Скорее, комплекс неполноценности. Я теперь как миллиардер, Милка. Как известно, у миллиардеров денег море, а доверия к окружающим – никакого. Боятся они, что любят их исключительно за деньги, а так бы не полюбили ни за что. Та же фигня и у меня.

– Милый мой! – Мила оттаяла, подошла к Игорю, обняла его за шею. – Я тебя люблю за то, что ты – это ты. Всегда любила и буду любить. У меня, в общем-то, то же самое. Как только я стала вести шоу, когда меня начали узнавать на улицах, мне стало казаться, что все, кто ко мне хорошо относятся, врут, подлизываются…

– Теперь с этим порядок. Шоу ты больше не ведешь.

– Это ужасно. Я хочу его вести. Я хочу работать на телевидении. А теперь, после стриптиза на всю страну, меня к эфиру и близко не допустят.

– Ладно, не горюй, что-нибудь придумаем, – туманно пообещал Гоша.

* * *

Милка спала беспробудным сном. Игорь употребил внутрь сто граммов "Мишек на севере", вкатил девушке изрядную порцию энергии и решил, что пока достаточно. Бедная Мила… Она даже не знает, как здорово ей досталось – ушиб мозга с кровоизлиянием, переломы ребер, трещина в плечевой кости, отек почек и куча прочих более мелких, но существенных гадостей. Крепко ее обработали. Она никогда не узнает подробностей, ни к чему это – слава Богу, все уже в прошлом. Для того, чтобы вытащить ее с того света, Гоше пришлось изрядно помолотить челюстями – до сих пор от вида шоколада его начинало мутить. Конечно, можно есть и гречневую кашу, она тоже дает энергию, как и любая еда, но легче все же слопать половину шоколадки, чем пять тарелок каши. Компактность – вот в чем преимущество кондитерских изделий.

Игорь отдыхал после работы. Мог наконец-то позволить себе расслабиться. Проще говоря – тяпнуть водочки. Полстакана уже тяпнул, готовился влить в желудок еще сто граммов. Без закуски, залпом, со страдальчески сморщенной физиономией – так пьют горькое лекарство. Алкоголь – единственное средство для того, чтобы чувствовать не так ярко, думать не так углубленно. Чтобы перестать быть супермашиной, способной сканировать окружающее пространство и опуститься до уровня обычного человека.

Истина в вине. Расслабиться, стать хоть ненадолго собой, а не кем-то. Ненадолго – всего лишь до завтрашнего похмельного утра. С утра, конечно, будет тяжело, головная боль с бодуна – единственная, которую не снимает креаторское воздействие. Ну и черт с ней, с болью, она будет завтра, а сейчас – счастливое отупение, блаженное ощущение собственной слабости и несовершенства.

Игорь давно открыл, что алкоголь временно отключает его креаторские способности. Иногда баловался этим – глушил мозги водкой. Это было опасно. Он не должен был забывать, что постоянно находится под угрозой, что на него могут напасть в любой момент, что ему нужно всегда быть во всеоружии…

Мало ли чего он должен, не должен… Еще полстакашки, месье. У него сегодня праздник. Правда, отмечает он его в одиночестве, наедине с собой, но что ж тут поделать – Милке сейчас полезнее дрыхнуть, чем квасить водку. Великое событие – воссоединение с милой Милкой. Когда он станет властелином вселенной, он сделает этот день всенародным праздником, нерабочим днем. Совсем нерабочим, за всякий труд будет назначаться наказание в виде усекновения головы. Декапитация. Хорошее это дело. Почему вот, к примеру, у меня есть голова?. Все беды – от головы. Нет ее – нет проблем…

Еще пять капель, мессир. И занюхать рукавом.

Алкоголик? Если бы… Шоколадоголик. Сколько он уже не пил водки? Месяца два. Где ж тут пить, когда ж тут расслабиться? Навалилось все разом – креаторы вдруг поперли изо всех щелей, стали гадить по-крупному, на Милку наехали, сволочи. Пришлось нарушить конспирацию, а так не хотелось…

Зато теперь у него есть Мила. О телевидении ей, конечно, придется пока забыть – пусть и не мечтает. Полная и безоговорочная конспирация, господа.

Боже мой, как он по ней скучал…

Он вдруг понял, почему смог сегодня расслабиться – впервые за черт знает сколько месяцев, расслабиться еще до того, как начал пить водку. Именно из-за нее, из-за Милы. Он осознал, что его посетило давно забытое чувство спокойствия.

Мила. Хрупкая девушка с фигурой подростка, выглядящая моложе своего возраста, хотя душой, увы, намного старше. Невзгоды не молодят душу… Чем она могла помочь Игорю? Почти ничем. Не то, что она была глупа – совсем наоборот. Она была интеллектуалкой – эссенциальной, можно сказать, прожженной… Ну и что? Не это грело его.

Она любила его, и это было самым главным. Действительно любила.

Он мог бы купить любовь самых лучших, самых утонченных и дорогих… баб. Ну зачем столь грубо? Женщин – пожалуй, так лучше. И даже покупать было ни к чему – вполне вероятно, что многие из них полюбили бы его бескорыстно и даже искренне. В конце концов, совершенное тело, гармоничное сочетание запахов-феромонов и бешеная энергетика – это то, что стоит дороже любых денег. Сила и нежность в одном флаконе. И что дальше? Что будет через несколько лет? Путаные объяснения, что он козел, что она шлюха; что пошел бы ты подальше, только вот на определенные бабки, как свидетельствует мой адвокат, ты просел; а не пшла б ты на хрн, дорогая, вместе со своим жирным адвокатом, уйди отсюда, дорогая блдь… Роскошные женщины, как правило, выставляют требования по верхней планке. Да и что с ней делать, с этой роскошью, если нет любви?

Милена, Мила, Милка. Милая моя Милка – человечек, которого я знаю как свои пять пальцев. Любимая стервочка, готовая в любой момент закатить высококачественный скандал. Единственный человек, не способный на предательство – во всяком случае, в отношении меня. Это нельзя проанализировать, нельзя аргументировать. Можно только однажды понять, почувствовать, поверить в это, несмотря ни на что, и подумать – как тебе повезло.

Почему он так долго мариновал ее, держал в тоске и неведении? Почему не объявился раньше, сразу как только снова стал самим собой?

Креаторы. Все из-за них, проклятых. Вначале, когда он гнил, заживо похороненный в гиппокампе Иштархаддона, то мечтал только об одном: восстановить контроль над своим телом, а потом немедленно отравиться, застрелиться и вдобавок повеситься. Завершить незаконченное дело, избавить мир от себя, Творца – самозваного, ненужного бога. Бога лишнего в пантеоне богов давно существующих и давно придуманных. Он боялся… да что там боялся – был почти уверен, что может оказаться на этой земле богом единственным . Кому, скажите, нужна такая общественная нагрузка?

Потом, когда он снова смог шевелить своими руками, гулять собственными ножками и самостоятельно мочиться в унитаз… Что было потом? Он испугался? Ну да, само собой, разумеется. Вынырнуть из полусмерти, чтобы сразу же уйти в смерть настоящую – это слишком сильные эмоции. Он дал себе отсрочку – насладиться, нагуляться, надышаться перед кончиной, перестать ощущать свое тело как ежесекундный праздник, привыкнуть к нему, надоесть самому себе, разочароваться… А тогда уж и можно – давайте-ка, ребята, закурим перед финишем; здравствуй, моя смерть, я рад, что мы говорим на одном языке…