— Да, его смерть послужила толчком к мятежу в Александрии. Наши подданные пришли в ярость из-за того, что мой отец не смог помочь своему брату. Но что он мог сделать? И все же, напоминаю тебе, твой отец сенатор предложил нам помощь. Мы не держим на него зла.

Клеопатра вспомнила, при каких унизительных обстоятельствах произошла встреча ее отца с Катоном. Старик римлянин, хотя и был человеком честным и вроде бы действительно хотел помочь, не только вынудил египетского царя явиться к нему в личные покои — что уже само по себе было достаточно унизительно, — но еще и принял его, сидя на горшке, поскольку страдал от дизентерии. Слуги царя готовы были убить сенатора на месте. Подумать только, от каких неприятностей они избавили бы Цезаря, если бы и вправду прикончили Катона! Но эта женщина, столь искренне извиняющаяся за пресловутую твердолобость своего отца, действительно ни в чем не виновата.

— Ты очень добра и любезна. Да благословят тебя боги за твое великодушие, — проговорила Порция. — Это большое облегчение для меня — узнать, что ни ты, ни покойный царь Египта не испытывали враждебности к моему отцу.

— Но ведь это естественно, — возразила Клеопатра. — Некоторые обвиняют хозяина этого дома — моего друга, союзника и покровителя — в смерти твоего отца. А ты, похоже, тоже не держишь против него зла.

— Дорогая царица, если бы Цезарь не был столь благороден и милосерд, я сейчас была бы вдовой, а мои дети — сиротами. Мой отец был не таков, чтобы пресмыкаться перед чем бы то ни было, будь то человек или государственный строй. Он знал, что, совершив самоубийство, лишит Цезаря удовольствия проявить великодушие. Он прервал свою жизнь по собственным соображениям и в соответствии с собственными замыслами. Я почитала его при жизни и буду чтить его память теперь, когда он мертв. Но что я могу сказать против Цезаря? Несмотря на все их философские разногласия, Цезарь относится к моему мужу отечески.

— А твой муж? Он искренне примирился со своим духовным отцом?

(«И если это вправду так, то почему же Брут так близок с Цицероном? И почему он с улыбкой слушает, как Цицерон оскорбляет Цезаря, вместо того чтобы взяться за меч, как это сделал бы истинный сын?»)

— Он никогда не утратит своей мальчишеской привязанности к Цезарю. Я советую ему сосредоточиться на их общих интересах, а не на том, что их разделяет.

— Ты и сама мыслишь, как философ, — сказала Клеопатра. — Лучше бы сегодня вечером вместо нынешнего оратора выступила ты.

— Это слишком щедрый комплимент. Я просто научилась понимать истинную цену политиков и войны, — отозвалась Порция. — Такова доля женщин — страдать от козней и разрушений, производимых мужчинами.

«Да, — подумала Клеопатра. — Для женщины, не рожденной царицей и не имеющей собственной власти, это и вправду становится Судьбой».

Через маленькое квадратное окошко своей комнаты Клеопатра смотрела, как Цезарь сдержанно поцеловал Кальпурнию, прежде чем позволить слуге усадить ее в легкую открытую двуколку. Цезарь и Кальпурния обращались друг с другом официально, скорее как племянник и матрона, чем как муж и жена. Клеопатра предполагала, что они провели вместе слишком мало времени и остались друг для друга почти незнакомцами. Вежливыми, но отстраненными деловыми партнерами.

Клеопатре не доставляло радости думать о препятствиях, мешающих ей построить свое счастье с Цезарем. Его жена. Ее брат-муж, трусливый тринадцатилетний мальчишка, сидящий под надзором в Александрии. Римские законы. Да, это все мешает. Но любые препятствия можно устранить.

Последний экипаж выехал со двора; верховые держали факелы, освещая путь, и яркий свет образовал в непроглядной ночи светящийся туннель. На краткий миг Клеопатра испытала облегчение, но затем она вспомнила, что ее вечер еще не окончился. Она встретила Цезаря в коридоре, держа в руках небольшую свечу.

— Пойдем взглянем на нашего Маленького Цезаря, — сказала Клеопатра.

Она поняла, что не в состоянии спокойно отдыхать по ночам, если предварительно не убедится, что с ее сыном все в порядке. Особенно здесь, в этом доме, где только что пировало столько врагов Цезаря. Хотя никто из них не упомянул о ребенке — должно быть, из уважения к Кальпурнии, — все знали, что Клеопатра привезла отпрыска в Рим и что, с согласия самого Цезаря, мальчик носит имя своего отца. Конечно же, они не думали, что Клеопатра назвала ребенка Цезарем из простого уважения к политическому союзнику. Но Клеопатра с Цезарем решили, что они не будут делать никаких официальных объявлений касательно их сына, во всяком случае до тех пор, пока Цезарь не обеспечит условия для быстрого и безупречного развода.

— А как насчет супружеской измены? — как-то раз поинтересовалась Клеопатра. — Кажется, это очень популярный довод при римских разводах.

— Однажды я уже использовал этот довод, — отозвался Цезарь. Он имел в виду свою вторую жену, которую поймали на горячем с его другом Клодием. — Кроме того, никто не поверит в измену Кальпурнии.

Один из доверенных солдат Цезаря стоял у дверей детской комнаты; левая половина лица легионера была изуродована шрамом. На стене отчетливо вырисовывалась тень меча, висевшего у солдата на боку. Он подождал, пока Цезарь обратится к нему, а затем правая сторона его лица осветилась улыбкой.

— Я разрешил царевичу подержать мой меч, диктатор. Я подготовлю его, чтобы он мог заниматься с вами.

— Позаботься, чтобы мой сын вскорости стал таким же искусным стрелком, как галлы, Требоний.

Требоний сделал шаг в сторону, позволяя им пройти. Клеопатра спросила у Цезаря:

— Может, солдату позволят хотя бы сидеть во время ночного дежурства?

— Они привыкли проходить по тридцать миль в день, моя дорогая, — шепотом сообщил Цезарь. — Всего лишь простоять ночь — это для них роскошь.

Две служанки-египтянки спали на толстых тюфяках в комнате мальчика и дружно посапывали. Они не проснулись; видимо, ребенок их утомил. Царевич лежал в маленькой кроватке с высокими бортиками. Клеопатра не любила эту кроватку — она напоминала ей саркофаг. Малыш тихо дышал во сне. Лунный свет играл на блестящей детской коже.

— Ты только взгляни, какой он серьезный, — сказал Цезарь.

Это было правдой; при взгляде на мальчика казалось, будто он ведет философскую беседу с самим собой или с каким-то незримым собеседником, привидевшимся ему в сновидении. Изящные тонкие брови сведены к переносице, и видно было, как глазные яблоки перекатываются под веками.

— Он сочиняет опровержение Цицерона, — прошептала Клеопатра.

Цезарь не ответил; он лишь осторожно провел пальцем по нахмуренному лобику сына, разглаживая складку.

— Ну, будет, будет, мой царевич. Тебе не о чем беспокоиться. Твой отец позаботится о тебе.

— Его отец сперва должен позаботиться о себе самом! — прошипела Клеопатра. Она поцеловала ребенка в мягкую, влажную щеку, вдохнула его запах и двинулась к выходу из комнаты, жестом позвав Цезаря за собой.