Ну почему это все произошло сегодня? Ну почему папе нужно было уйти именно в этот вечер? Ну почему я такая дура, что согласилась сидеть с ребенком?

– Гена, – чуть не плача пробормотала я. – Я забыла. Я сегодня сижу с малышом, с моим братишкой. Он там, внизу.

На лице Геныча проступило явное разочарование.

– Ну, может быть, мы отвезем его куда-нибудь? – предпринял он еще одну попытку.

Меня раздирали противоречивые чувства. Куда мне сплавить ребенка? Я не могу, просто не могу отказываться от свидания. Я ведь так долго этого ждала! Почему из-за чужого спиногрыза я должна жертвовать своими интересами? Подкинуть его Кириллу? Отвезти отцу на банкет? Уложить спать и оставить дома одного? Я даже головой потрясла, чтобы отогнать глупые мысли. Бред! Как я могу бросить ребенка, которого мне доверил папа? Со свиданием можно было распрощаться окончательно и бесповоротно.

– Не получится, – потерянно сказала я. – Может, встретимся завтра?

– Нет, – Геныч огорченно покачал головой. – Я не смогу. Экзамены.

– Ладно, – я попыталась улыбнуться. – Тогда, может быть, в другой раз.

– Угу, – не слишком воодушевленно произнес он. – В другой раз.

Убитая горем, я поплелась вниз. В другой раз! Будет ли этот другой раз? Сложатся ли обстоятельства еще раз столь благоприятно для меня?

Весь вечер до поздней ночи я мучилась и не находила себе места. Почему-то казалось, что сегодня был переломный момент. А я его упустила.

Утром я не хотела разговаривать ни с отцом, ни с Наташей. А как же иначе? Из-за кого рухнула так тщательно выстроенная мной пирамида? Ничего, кроме сердитого бурчания, они не заслужили.

Вернувшись домой, я бросилась на кровать и пролежала до вечера. Какой там английский, какая грамматика? Я не прикоснулась ни к одной тетради, ни к одному учебнику, полагая, что, раз моя жизнь все равно кончена, зачем мне тогда экзамены?

Тринадцатого утром я обнаружила, что с Лаки творится что-то неладное. Она лежала на боку возле балкона и тяжело дышала. Пасть была раскрыта, взгляд остекленевший, время от времени по конечностям пробегала судорога. Я перепугалась и, наверное, от этого пришла в себя. Мне же сегодня на экзамен к двенадцати часам, а у меня ни одежда не готова, ни темы не доучены! Да еще кошка концы отдает прямо на глазах.

Я пристроила Лаки на свою старую куртку и попыталась напоить водой. Бесполезно. Вода выливалась изо рта, смачивая свалявшуюся рыжую шерсть на груди.

– Отравилась! – авторитетно заявила забежавшая на минутку Янка. У нее утром «сдох» фен, и она в срочном порядке примчалась за моим. Я обрадовалась, что она уже отошла от моего розыгрыша с участием Эдика Козочкина. В то рождественское утро она ушла, хлопнув дверью и заявив на полном серьезе, что я поломала ей судьбу и из-за моей выходки она теперь будет мучиться неизвестностью всю жизнь.

– Чем отравилась? – удивилась я. – Она ела то, что всегда.

– Ну, значит, просто заболела. Мало, что ли, у животных болезней!

– Что теперь с ней делать?

– Оказать первую помощь, – пожала плечами подруга.

– Как? – с надеждой воскликнула я.

– Добить, чтоб не мучилась, – сказала Янка и стала развивать свою мысль: кошка уже при смерти. И помочь ей откинуть когти – очень даже гуманно. Намного человечнее, чем мучить ее таблетками, уколами и прочей дребеденью. Все равно дуба даст, так зачем тиранить животину?

– И как, интересно, я это сделаю? – ошарашенно спросила я подругу.

– На, позвони ветеринару, он придет и усыпит. – Янка достала визитку. – Он, кстати, в соседнем доме живет. Хороший специалист.

Я начала собираться в институт. Кошке становилось все хуже. Из раскрытой пасти с трудом вырывалось хриплое дыхание. Я ходила вокруг нее, бессильно ломая пальцы и гадая в отчаянии, как ей помочь. А вдруг Янка права? Может, я должна прекратить ее муки? Жалко ведь скотинку!

Через полчаса я решилась. Взяла визитку, телефон и подошла к неподвижному тельцу. По бессознательному движению глаз поняла, что зверек еще жив. Да что же это за судьба такая! За три недели столько несчастных случаев! И началось все с аварии в Саниной машине. Лучше бы я не брала эту кошку у Кирилла. По крайней мере, она была бы жива. А теперь что остается? Самой прекратить ее мучения. Ведь я их и начала.

Слезы жгли глаза. Сейчас я позвоню, придет чужой человек, и не будет моей пушистой веселой Лаки. И я всегда буду помнить о том, что это я убила ее. Я кинула телефон в сумку и ринулась к двери.

Нет уж, пусть умрет сама. Любое существо имеет право на собственную кончину. Не я создала эту жизнь. Не мне ее и отнимать.

В аудиторию я попала только в третьем часу. А до этого сидела на подоконнике, обложившись листами, и тщетно пыталась выучить четыре оставшиеся темы. Тексты, обычно легко ложившиеся в память, сегодня восставали, топорщились корявыми фразами, норовили выскочить обратно. Я нервничала, теряла терпение, с удвоенной энергией вгрызалась в английские выражения, но в результате забывала даже то, что выучила раньше.

Спустя два часа после начала экзамена из кабинета начали по одному выпадать выжатые как лимоны одногруппники с тройками в зачетках. Из шести уже сдавших экзамен четверку заработала только отличница Гаманова, признавшаяся, что так ее еще ни разу не допрашивали. Гестапо отдыхает!

– Я пропал! – мрачно констатировал Горохов. – Мне и на тройку надеяться нечего.

– Ладно, – попыталась я утешить его. – Может, возьмешь тот билет, который знаешь.

– Сашка! – воскликнул он. – Это исключено. Блестяще я знаю только три билета. Первый, второй и третий. С четвертого по двадцать пятый включительно я даже в руки не брал. Второй уже взяла Белова. Вытащить два нужных билета из такого количества просто невозможно по теории вероятности. Чует мое сердце переэкзаменовку.

– Зато переэкзаменовку одному Данилевскому будешь сдавать. Он к тебе нормально относится. Натянет троячок.

– Только это и утешает.

В кабинет мы вошли вместе с Борькой. Я соблюла все экзаменационные ритуалы, став, как и все студенты, суеверной. Вошла в кабинет с левой ноги, взяла билет левой рукой, прошептала про себя три раза номер билета, который хотела взять. Я могла ответить любую тему с первой по двадцать первую. Не знала лишь четыре последних. У меня было в семь раз больше шансов, чем у Горохова.

Получив билет и взглянув на номер, я чуть не рухнула возле преподавательского стола. Двадцать пятый. Самая ужасная тема из всех. Законодательная власть Великобритании. Если по другим темам удалось бы наплести что-то своими словами, то здесь четко нужно было представлять себе структуру всего парламента. Я поняла, что это провал. Даже если мне удастся блестяще перевести и пересказать текст и написать упражнение по грамматике, мне все равно светит переэкзаменовка. Данилевский закрыл бы глаза на тему, но Мамонтова! Да еще после скандала на консультации!